Чертополох и золотая пряжа - Алёна Ершова
Мужу же надоело на чужое дитя смотреть да наследника ждать, вот он поразмыслил и взял себе по старому обычаю вторую жену. Грир поглядела на это и, решив, что две бабы на одной кухне горшки не поделят, забрала то немногое, что от приданого осталось, да ушла в столицу. Долго ей там мыкаться не пришлось. Кормилица, у которой молоко льется, как из Гломахского водопада, оказалась на вес золота. Один богатый дом сменялся другим, и везде дети под ее присмотром вырастали, словно опара для доброго хлеба - крепкими и здоровыми. А потому за десять лет она не только смогла накопить увесистый кошель монет, но и оказалась при королевском дворе.
Радовалась Грир недолго, ровно до рождения малышки, а потом не до веселья стало. Сначала мать имя дала такое, что только за железо хвататься. Где это видано, человеческого детеныша сидским именем назвать! И все бы ничего, только королевским детям второго охранного имени не положено. Так и будет перед людьми и богами чужачкой ходить. Дальше – больше: девочка ни в какую спать в замке не желала. Лишь в тени ясеня закрывала свои бирюзовые глазки. Баюкала ее Грир и налюбоваться не могла. Маленькая, такая, пухленькая, как все младенцы. Девочка постоянно выпутывалась из пеленок, подставляя игривому солнцу розовые пятки.
«Батюшки, загорит еще, не приведи боги, позору не оберемся. Где ж это видано, чтоб королевская дочь, как крестьянка, черными пятками размахивала», — причитала кормилица, пряча под покрывало маленькую ножку.
Когда вспыхнула и налилась охрой листва, в замок прибыли сиды. Высокие, безбородые, длинноволосые, белокожие и тонкокостные. На грациозных лошадях с золотыми поводьями, они сияли, словно солнечные лучи в медном тазу.
«Что ж их там, в Холмах, девки совсем не кормят, — мыслила Грир, тайком рассматривая важных гостей, — тощие все, как наш журавль колодезный».
А потом пришла беда, для которой и дворцовых ворот мало. Крошка Эйнслин оказалась откупным дитем. Огромную цену заплатил король за право сесть на трон.
Грир, стиснув до боли зубы, собирала свои пожитки в узел. Все валилось из рук, и такая брала досада, хоть плачь. Только вот слез не было, лишь огонь в горле. Чувство вины тупым долотом терзало грудь, рвало скупыми всхлипами.
«Не уберегла. Не смогла защитить», — роились мысли, и спотыкались о новые: «Чай, она им родная, не обидят... Может, попроситься к ним, а то не докормят, будет такая же плоская, как доска корабельная, ни один добрый господин не глянет…»
— Матушка Грир, матушка Грир! – прервала ее размышления служанка королевы, — Вас его милость в опочивальню к госпоже срочно требует! Там такое, ой такое! Боюсь, если скажу, молоко на кухне прокиснет!
— Вот и молчи, дуреха, — кормилица одернула передник. – А то язык вперед тебя вбежал.
И пока девчушка не успела разразиться новым потоком слов, поспешила в Восточную башню.
Там и впрямь происходило такое, от чего не только молоко могло прокиснуть, но и хлебная закваска прогоркнуть. В покоях друг напротив друга стояли король с королевой. У каждого в руках был сверток с младенцем. И если король застыл каменным изваянием, прижав к себе Эйнслин, которая вновь выбилась из пеленок, болтала розовой пяткой и что-то гулила. То королева раскачивалась из стороны в сторону, тихонько напевая:
— Баю-бай, скорей засыпай.
Свет улыбки во сне потеряй.
Громче плачь, кричи сильней,
Дочь двух бравых королей…
Грир сглотнула и стараясь унять в голосе дрожь, аккуратно позвала:
— Ваше величество.
Николас сбросил с себя оцепенение и повернулся к кормилице. Лицо его было бледное, а на висках и лбу блестел пот.
— Разве я мог представить, насколько это ужасно! – пробормотал он хрипло. — Возьми малышку, головой за нее отвечаешь.
— Хорошо… — Грир потянулась за девочкой.
— Плохо, — перебила их королева, — очень плохо! Я не могу накормить дитя. Ротик потерялся. Вы видели рот моей крохи? Такие маленькие пухленькие губки, может, они убежали искать еду?
Леди Давина повернула к Грир свой кулек, и кормилица едва удержалась, чтоб не вскрикнуть от ужаса.
— Молчи, — приказал король, — возьми Эйнслин и ничего не спрашивай. У меня все равно для тебя нет ответов. Я уже позвал придворного лекаря. – Король зарылся руками в волосы и, ссутулившись, побрел прочь.
— Баю-бай, закрой глаза.
Мне нужна твоя слеза.
Вздохов, криков не жалей.
Дочь двух подлых королей.
Королева расхаживала из угла в угол комнаты, качая полено и напевая жуткую колыбельную. Кормилица, прижав к себе девочку, поспешила в детскую комнату.
— Знаешь, как вычислить подменыша? – Давина в мгновенье ока оказалась рядом. Глаза ее лихорадочно блестели в лунном свете. — Его надо бить палкой по пяткам, пока он не попросит пощады, а потом кинуть через порог, и тогда подменыш исчезнет, а твой ребенок появится живой и невредимый.
— Так ваше же дитя с вами, госпожа, — едва слышно произнесла кормилица.
— Мое-то да, — захохотала королева, — а где твой ребенок, Грир? Сиды унесли. Теперь я знаю правду. Оставили вместо него тролля. А ты его в саду закопала. Теперь он смотрит из-под земли, светит глазами, зовет «мама», «мама». Но ты не слышишь, нянчишься с сидским отродьем. Но меня не обманешь, нет. Нет. Нет!
Королева прижала к груди полено и вновь рассмеялась, а кормилица, чувствуя, как струится по спине пот, попятилась прочь. Едва оказавшись на пороге детской, Грир захлопнула дверь и навалилась на нее. Уставилась на сосущую кулак малышку и, наконец, расплакалась.
— Баю-бай, дышать забудь.
Собирайся в дальний путь.
Мысль вернуться не лелей,
Дочь двух лживых королей.
Королева за стеной ходила, смеялась, разговаривала и пела. Вскоре пришел доктор. Он что-то спокойно спрашивал. Давина возбужденно и очень охотно рассказывала. Врач молча слушал и качал головой. Потом достал крохотные очки в золотой оправе,
