Утопленник (СИ) - Рунин Артур

— Какой? — нетерпеливо перебила Анжела.

— Непонятно откуда в лёгких оказалась тина? Они сказали, что бронхи, пищевод, лёгкие, и вообще всё, забито зелёной водорослью.

— И что это может значить?

Потап пожал плечами. Не хотелось фантазировать, выдвигать неуместные глупые домыслы, но окунувшись мыслями в прошлый день, он вспомнил, когда осматривал икону в доме бабки, там тоже были зелёные мельчайшие лепестки: на остатках разбитого стекла, торчащих зубьями из рамки, на самом лике Девы Марии, или кто она там есть, а также было, совсем немного, грязной воды с водорослями между стёклышками и живописью. Но тогда он не придал значения. Впрочем, как и сейчас — всего лишь странность. Не более. В кухне стало немного душно, солнце на улице разогревало день, внедряло жгучие лучи сквозь клетку высоких застеклённых рам. Потап растворил окна, с мягким ветерком повеяло тухлятиной, вонь напомнила ему об убитых котятах, найденных под деревянным щитом ещё в дремучем детстве: тогда он считал себя неисправимым хулиганом, цитировал вульгарные стишки Маяковского.

— Да, — произнёс полушёпотом Потап, возвращаясь мысленно к любимой жене, задумчиво потёр кончик носа. — Действительно. — И чтобы слышно было только ему, процитировал Владимира Владимировича:

— Надо мной луна,

Подо мной жена,

Одеяло прилипло к жопе,

А мы всё куём и куём детей,

Назло буржуазной Европе.

— Так ты идёшь? — спросила Анжелика сникающим голосом, мечтательный пыл ненасытных желаний затухал. Она зевнула, заглушила издаваемый звук показушным, небрежным постукиванием ладони по широко открытому рту. Её умонастроение и мировосприятие искажались, мрачные молчаливые сетования нарастали и спрашивали: «Ты правда его любишь?» — Впрочем, я передумала, — заявила она, подошла к Потапу и поцеловала в щёку, сообщила, что он колючий и ему непременно нужно побриться. Поэтому она будет ждать его в джакузи.

— Неугомонная, — рассмеялся Потап, притянул к себе жену, обнял за плечи и спросил:

— Тебе не кажется, что несёт откуда-то тленом, будто кто-то умер? — Он задрал нос к открытому окну и ладонью погнал воздух на себя.

— Да, ещё наверху, у нас в комнате учуяла, — ответила Анжела, выискивая глазами по придомовому участку причину отвратительного запаха. — Хотела тебе сказать, чтобы посмотрел, может, шпана к нам что-то подкинула? Давно тебе говорила, что нужно охранника личного завести, чтобы территорию нашу курсировал.

— Где?

— Что где? — не поняла Анжела.

— Территорию нашу курсировал? Каков охват?

— Ох и глупый. — Лицо Анжелы засияло наимилейшей улыбкой, огонёк в глазках заискрил озорными всплесками. — Ты продолжаешь меня ревновать? Ты всё ещё ревнуешь?

— Да нет. За себя волнуюсь. За свою личную, неприкосновенную территорию. Кто её знает нынешнюю современность. Сейчас в моде мужские стринги, толерасты, и всё такое прочее. Вдруг ненароком в одиночестве засну.

Анжела громко, весело рассмеялась.

— А разве я не твоя личная территория? — спросила она.

— Но собственная — личнее, как-то.

Анжела разразилась ещё большим смехом. Но у Потапа сложилось впечатление, что не только его слова вызывали истеричный смех жены, а какие-то нездоровые умозаключения собственных грёз. Иногда так бывает, что человек чувствует на подсознательном уровне незримые изменения в другом человеке, улавливает его умственные сдвиги в ту или иную область. У Потапа нарастало чувство неотвратимой беды. Его жена становилась другим человеком. Причём экспоненциально, по резкой нарастающей. Буквально с появлением её, за каких-то пятнадцать-двадцать минут он увидел в ней гору мельчайших психических перерождений, пока ещё еле уловимых, но он их чётко определил. Что произошло? Что изменилось со вчерашнего дня? Он удивился внезапно пришедшей мысли, которая, казалось, свалилась невпопад, что её бабка утонула в собственном организме, и везде была обнаружена грязная тина. Как ещё сказал медэксперт? Даже в венозных руслах грязь с водорослями, что определённо — невозможно!

От ступора мрачных мыслей Потапа вывел душераздирающий скрежет скрипки Дианы. Видно, дочь подключила электроскрипку к усилителю. Но что она играет? Жестокую симфонию для ада в обнимку с пьяным дьяволом? Это ужасно, нервы могут лопнуть от такого исступлённого, умопомрачительного звучания. Анжела скрылась в ванной комнате на первом этаже. Порыв ветра забросил в открытое окно новую порцию невыносимого зловония.

— Что там действительно произошло? — вопросил Потап негодующе. Новобранцев со звёздных войн на кладбище привезли, а закопать забыли? Или сосед старомодный туалет соорудил на улице, теперь вознамерится ждать зимы, и вместо бумаги будет зад вытирать снежком? Что или кому не живётся мило на белом свете? Казалось, он уже вечность не живёт в многоэтажках, ни шумных соседей, ни картонных стен, где шёпот с первого этажа слышен на пятом, а всё равно нет покоя. В дом занесло обнаглевшего бомжа: нельзя дверь открытой оставить. Вонь источает смрад по всей околице. Анжелика мимикрировала в развратную секс-бомбу, похоть в её глазах ультимативно требует чувственного экстаза. Диана беспощадно убивает мир. Нигде нет покоя в этой цивилизации. Нигде. И ещё эта мигрень — в последнее время часто одолевавшая. Светобоязнь. И неприятные ночные видения, случавшиеся то ли во сне, то ли наяву. А иногда, казалось, и там и сям — из одного перетекало в другое.

Потап допил холодный кофе, с подноса взял телефон, который затрещал в кулаке как сдавленный мышонок, пнул босоножку, оставленную женой, и вышел на улицу.

Глава 9

1

Максим задумчиво водила глазами по исписанным страницам дневника. Сосредоточиться мешало мрачнейшее уныние от скрипки Дианы, доносившееся в комнату не только через вентиляцию, но и в открытые окна. Конечно, надо ей сказать, чтобы потише, да и не такой же отстойный зашквар пилить смычком на всю галактику, но Максим оберегала чувства сестры: ранимые, восприимчивые к самым незначительным обидам, одновременно нежные и красивые, как снежинки, ласковые, щемящие сердце от доверчивой, наивной доброты. И не смела одёрнуть, боялась омрачить сердечную, искреннюю сестринскую любовь.

Шесть лет назад — тогда Диане было шесть годков — в начале октября они всей семьёй поехали бить кабанов: Потапа пригласил на охоту товарищ-сослуживец, или, скорее всего, однополчанин, с которым вместе проходили армию в горячих точках. Поехали на десять дней в глушь Сибири. Мать не захотела Диану оставлять соседям или горничным однодневкам, или, тем более, нанимать неизвестного человека на какие-то две недели. Ранее Потап рассказывал про этого друга, и то, что однажды, давно, уже туда ездил. Но не на охоту кабанов или другой живности: они охотились на людей, уничтожали, мстили. У этого сослуживца его родной отец когда-то работал егерем: человек был неподкупный, добросовестный, честный. Одним словом — человек. Банда браконьеров убили его в тайге, когда однополчанин Потапа вернулся из армии. И именно в этот момент приехал в гости сам Потап с тремя друзьями — бить кедровый орех. Алексей, так звали сослуживца, достал всем оружие, помогли и местные люди. Целый месяц они загоняли, не давая выйти из тайги, отлавливали бандитов по одному, и в итоге казнили всех. Тела скормили бродячим псам.

Когда приехали, поселились в избушке на лесной делянке. Мама занималась готовкой пищи, Максим ей помогала. Потап и Алексей ушли за несколько километров охотиться на кабанов с вышек. И как-то упустили Диану: пять дней они искали шестилетнего ребёнка. Нашли в старой брошенной берлоге. Обезвоженная, изголодавшаяся и вся замёрзшая, малышка Ди спала, свернувшись клубочком на голой земле: худенькая, беззащитная и такая крошечная. Этот образ навсегда поселился в памяти Максим. Она тоже помогала искать сестру, и именно она увидела тёмную земляную дыру в холме, заваленном соснами.

— Если я умру, ты меня не забудешь? — первое, что услышала Максим от младшенькой сестрёнки. — Ведь я же буду жить вечно в твоём сердце? Правда?