Исход благодати (СИ) - Зеленжар О.

— Как надо?

— Всегда можно сказать общепринятое слово вежливости: “спасибо”.

— Что он тут делать? Ходить, критьать. Давно пора утьиться воин!

— Он сирота, кухарки его пригрели, — объяснила девушка. — Отца нет и не было, некому учить… Одна у него судьба…

Ондатре потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что такое “кухарка”, а слово «сирота» он и вовсе не понял.

— Семья утьить, — настаивал он.

— Так нет у него семьи.

Молодой охотник медленно моргнул.

— Нет. Семья, — он распростер руки в стороны, словно собирался обнять несколько человек за раз. — Семья… Стая! — вспомнил он, наконец, нужное слово.

Итиар покачала головой.

— Не понимаю, что ты пытаешься сказать, но у людей семья — это родители, кровные братья и сестры…

Это заставило Ондатру задуматься о том, как же много люди придают значения родственным связям и родной крови. Молодому охотнику было сложно это принять. Для него все люди были носителями общей на всех жизненной силы, и это превращало их в племя, разделенное на общины поменьше, под старшинством сильного вожака. Разве эта нора со всеми ее обитателями не является такой стаей?

Молчание затянулось, Итиар осмелилась задать вопрос:

— Ондатра, а что для авольдастов семья?

— Стая, — важно отметил он. — Братья и сестры, а наверху — старейщина.

— Это ты говоришь о своем… клане, но у тебя ведь были родители, так ведь?

— Так.

— Кем они были?

— Воины, раз выводить. Только воины могут размнозаться.

— Ты их не знал? — удивилась Итиар, а затем спохватилась. — Они погибли?!

— Не знать, — ответил Ондатра. — А надо знать родители? Кто родить разве вазно?

— Погоди-ка… Вы не заботитесь о своих детях?

— Заботиться! — возмутился Ондатра. — Выбирать тихая заводь, где много еда, защищать от рыба и птиса, пока не отрастит первитьные легкие. Потом семья утьить охотиться, сразаться, обряды. Семья — это кровь, сила. Кто родить не вазно…

Лицо Итиар превратилось в непроницаемую раковину.

— Значит, вы совсем не любите своих детей? Ни капли?

— Мы любить все дети семья, — ответил Ондатра. — Не разлитьать, всех утьить.

Уголки ее губ приподнялись, непроницаемость лица сменилось более знакомой Ондатре теплотой.

— Вот как. У вас все дети общие. Поэтому вы такие дружные. Не то, что люди.

— Люди по-другому?

— Да, — грустно сказала она. — Я знала своих родителей. Отец был отсюда, с Ильфесы, а мать с Гергеру, и я родилась на плантации эфедры. Там жарко и влажно, несколько месяцев в год идет непрерывный дождь, и воздух полон воды. Я часами бродила по плантации или играла на леаконе.

Ондатра внимательно слушал ее, пытаясь вообразить сказанное. Перед его внутренним взором плантации эфедры были зарослями длинных водорослей, колыхающихся на волнах, а по песчаному дну шагала Итиар, вдыхая кристально прозрачную воду. В волосах у нее были красные анемон, а вместо одежды — традиционная портупея из акульей кожи на голое тело.

— А потом разразилась эта война с Шутаном… Война Змеи и Обезьяны. Мне было десять. Управляющий отца отвез меня в Андинго… Там я узнала, что дом сгорел, плантация разграблена, а родители сгинули.

Перед глазами Ондатры предстало сумрачно дно. Серый песок, из которого выглядывали обломки белых китовьих костей, в воде — взвесь органических остатков, оседающих на дно. Они медленно падали на черных волосах Итиар. Мертвенно и грустно.

— Оказалось, что отец плохо вел свои дела. Мало того, что я лишилась семьи и дома, так еще и стала наследницей долгов. Я до сих пор их отрабатываю. К несчастью, в Андинго я заболела и вскоре ослепла. У меня остался только мой леакон. Однако, и в Андинго я больше не могла оставаться. Теперь я здесь.

Ондатра увидел слепого дельфина, что безуспешно звал свою стаю. Зверь был обречен, но девушка напротив него улыбалась. Она была полна решимости жить дальше, несмотря на увечье. Разве это не сила? Не отвага?

— Ты работать тут из-за долг?

Итиар кивнула.

— Теперь я должна не только банку, но и местным головорезам, что организовали нелегальную перевозку людей из Андинго. Ты должен знать об этом, ваше племя ведет с ними дела.

Ондатра вспомнил ветхую баржу, перевернутую барку, грязную вспененную воду.

— Я не знать… — ответил молодой охотник. — Я… — он запнулся. — Я низкий роль.

— Однако они поставили тебя сюда, в “Гнездо чайки”. Тут банда этих Поморников ведет дела с твоим племенем. Значит, не такая уж и низкая у тебя роль. А моя роль действительно маленькая — играть на леаконе и радоваться, что не принудили выплачивать долг собственным телом.

— Телом? — не понял Ондатра.

Итиар изменилась в лице. Словно камень упал в спокойные воды и взбаламутил илистое дно.

— Ты ведь видел здесь девушек? Мужчин покупают их на время, чтобы утолить свои низменные потребности. Не все он пошли по этому пути по своей воле…

Вспомнив слова Дельфина, Ондатра кивнул… Сама идея вынужденного спаривания казалась ему дикой, противной природе, ведь передаваться должно только достойное наследие.

— Ты такое не любить? — спросил он.

— Да, — ответила Итиар. — Это сделает меня несчастной.

После этого разговора Ондатра уже не мог иначе смотреть на коралловых рыбок, снующих между столов. Мысль о том, что их принуждают спариваться и давать совершенно ненужную ни им, ни их племени жизнь, вызывала в нем все новые вопросы. Как могут люди, которые так серьезно относятся к родственности крови, настолько жестоко и бездумно распоряжаться своим наследием? От этих идей пахло нечистотами Угольного порта.

После того, как Ондатра выучил ритуальное слово “спасибо”, он заметил, что Водолей и другие завсегдатаи «Гнезда» изменили к нему отношение. Подумав немного, молодой охотник решил заняться воспитанием Керо. У малька было удачное телосложение, широкие плечи, развитая грудная клетка, и это обещало ему неплохое будущее воина.

— Идти, — кинул он Водолею перед открытием «Гнезда».

Тот скрестил руки на груди и свел густые коричневые брови. Ондатра давно понял — это знак протеста.

— Идти, — жестче повторил он и кивнул на палку в углу. — Брать это.

Копья для малька у него не было, но для начала сойдет.

— Брать рука. Нет, брать так, — он поправил Керо, которой по привычке собрался было подмести пол. — Я утьить сразаться.

— Метлой?

— Это так звать? Не вазно. Драться любой твердый палка. Смотри!

Ондатра ловко перекинул копье из руки в руку, белый наконечник рассек воздух, блеснув на ярком полуденном солнце. Малек заворожено наблюдал за этим.

— Красиво? — спросил Ондатра. — Хотеть такое?

Водолей коротко кивнул.

— У тебя будет, если наутьищься.

Глаза Керо вспыхнули на мгновение, а затем погасли, густые брови снова сошлись на переносице.

— Врешь, — сказал он. — Не может быть, чтобы авольдаст подарил копье человеку. Вы своими игрушками страсть как дорожите, я слышал.

— Я не врать, — возразил Ондатра, стукнув древком по полу. — Я слышать, ты нет семья. Я тебя утьить, и ты стать тьасть семья. Знатьит, тебе нузно копье.

— Ты сам себя слышишь? — скривился Водолей. — Да кто меня примет? Я даже людям не нужен.

— Я — не тьеловек, — сказал Ондатра, нависнув над ним. — Мое слово — кость Изветьный. Я утьить, а ты сам потом рещать. Главное, ты иметь зуб, острый и умелый. Проще зизнь.

Керо запрокинул голову, глядя прямо в серебристые глаза с узкими прорезями зрачков, а затем криво усмехнулся.

— Мне ведь все равно терять нечего, так ведь? — сказал он со странным весельем в голосе. — Почему бы и не стать немного авольдастом, так?

— Так, — ответил Ондатра, дружелюбно ему оскалившись.

К беседам с Итиар присовокупились тренировки с Керо. Малек оказался смышленым, упрямым, вспыльчивым и целеустремленным. Внутренняя кипучая злость гасила в нем боль от ударов, заставляя каждый раз подниматься и продолжать. Он был не так быстр и силен, как член племени, но сполна компенсировал это костяным упрямством и акульей целеустремленностью.