Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт

Ренана говорила про бабушку Шошану, на её лице играла грустная улыбка. Но стоило ей вспомнить про арест отца, и на лицо словно тёмная туча набежала.

Когда Ренана заговорила о матери, в её голосе зазвучала тревога и нежность, глаза наполнились слезами: «Я боюсь там появляться… потому что не смогу её поддержать… только хуже сделаю… самой бы выдержать… — и она судорожно всхлипнула, отвернулась, шмыгая носом, потом спросила: — А ты-то как?» Забравшись с ногами в сложенное кресло-кровать в их маленькой комнатке, Ширли, глядя в пространство остановившимися глазами, поведала Ренане о том, как она провела этот день дома: «Проспала чуть не целый день… Когда ужинала, они мне много чего говорили… Всё уговаривали… пытались меня убедить свести к минимуму контакты с фиолетовыми, мол, это сейчас нежелательно. Пытались убедить уйти из ульпены: мол, неизвестно, что с нами будет; им сказали, что собираются закрыть все религиозные школы, или просто лишат финансирования… и так вот удушат… Главное — вовремя смыться в нормальный тихон с гуманитарным уклоном.

Мол, «неужели тебя Турнир не убедил? У папы неприятности, ещё и близнецы проблемы ему создают. А смерть Ашлая? — спросили. — Думаешь, это спустят на тормозах?» Неужели они не понимают, что шофар тут ни при чём?..» «Разве не при тебе Хели получила в антракте звонок, что кому-то в гостевой ложе плохо стало, но не могли вызвать амбуланс, потому что Ашлай запретил амбулансам во время Турнира приезжать в «Цедефошрию»?" — с упрёком, как показалось Ширли, спросила Ренана, и голос её снова зазвенел. — «Я смутно припоминаю её слова. Но мне порой кажется, что это — ночной кошмар…» — пожала Ширли плечами и жалобно посмотрела Ренане в глаза. Та нахмурилась и отвернулась.

Обе помолчали, потом Ширли справилась с неловкостью и тихо спросила: «Это правда, что Дороны под колпаком?» — «Да, правда!..» — подтвердила Ренана звенящим от сдерживаемых слёз голосом. — «Не знаю, поверил ли папа братьям, что вашего папу арестовали, мне, во всяком случае, об этом не говорил. Я вот только сейчас убедилась, что…» — Ширли глянула на лицо подруги и осеклась. Помолчав, продолжила: «Сейчас в машине я папе твёрдо сказала, что приняла решение — и менять его не собираюсь. Друзей не предам… Они про Австралию говорят. Но это же и вовсе смешно! Папа очень не хочет, чтобы я совсем уходила. Поэтому сказал: ладно, тебе виднее, но будь осторожна… Хорошо, что братьев сегодня не было дома, иначе не знаю, что было бы…» Ширли робко спросила у Ренаны про её братьев, на что Ренана ответила, что только и знает: близнецов почти сразу после выступления как-то увели оттуда и увезли в защищённое место. Их с Ноамом тоже увезли — до голосования, почти в конце налёта.

Её — сразу в общагу, а вот Ноам, вроде бы, до дома не добрался — почему-то они не смогли проехать в Неве-Меирию. И Ирми с Максимом тоже… Ренана снова всхлипнула, запинаясь, пробормотала, что арестовали более полсотни фиолетовых… и никто не знает, куда их увезли… Арье и Амихая, как и их старших мальчишек, побили, но не арестовали…

Ренана не сказала Ширли, что пыталась ей звонить, но подошла Рути и резко ответила, что Ширли больна, разговаривать не может. И вообще: «…нечего беспокоить мою дочь!» — и резко отключилась.

Небо над Юд-Гимелем с утра поражало тусклым, безжизненным оттенком, странно-зловещим даже для хамсина. Над бывшим весёлым и безмятежным посёлком Меирия (ныне Эранией-Юд-Гимель) висела густая серо-желтоватая дымка гнойного оттенка, время от времени пульсирующая и слегка вихрящаяся. Какие уж тут солнечные лучи! Голос позвонившего брата в та-фоне Ренаны, казалось, с трудом пробивался через эту дымку. Но всё же Ренана поняла, что с дедушкой Давидом им удалось связаться и всё ему рассказать. Она грустно поговорила с Рувиком, пожелав им всем благополучно отсидеться и передав привет от Ширли, на что Рувик прокричал что-то восторженное. Она хотела спросить об Ирми и Ноаме, но Рувик уже отключился.

Девочки медленно брели через площадь, хотя идти становилось с каждым шагом всё тяжелее, и свет, сочащийся на улицу из неведомого источника, постепенно тускнел, превращаясь в полумглу. Мутное, еле слышное завывание то и дело ввинчивалось в уши раздражающим червячком. До ворот ульпены осталось рукой подать, когда игнорировать эти жутковатые явления стало уже невозможно.

Меирийская ульпена представляла собой расположенные в два ряда маленькие, уютные домики в виде пёстрых, разрисованных самими ученицами кубиков, между которыми располагалось окаймлённое деревьями и цветущими кустами пространство двора, где ученицы отдыхали во время перемен в хорошую погоду и происходили общие молитвы и собрания. Территорию ульпены окружала невысокая ограда, увитая усыпанными яркими цветами кудрявыми растениями. Сейчас двор школы словно бы укутало густое — рукой можно пощупать! — свечение оттенка зыбучих топей, модного у элитариев, слегка отливающее чем-то зловеще-гнойным. То и дело чередой мерцали яркие вспышки, почти синхронно с вызывающими то ли нервные спазмы, то ли ноющую зубную боль завываниями, которые издавали две огромные грозди воронок, установленные на наспех сколоченном из грубого пластика подиуме. Между гроздями воронок — огромный экран, который с лёгким наклоном поворачивался то в одну, то в другую сторону. Он тускло светился, и это худо-бедно позволяло видеть происходящее.

Неподалеку от подиума стояли преподаватели, и на их растерянных лицах читалось недоумение, смешанное с лёгким отчаянием. По всей территории двора тут и там кучками собирались растерянные девушки. Кто-то держался за щёки, кто-то за голову. Девушки явно сторонились подиума и покачивающихся на нём воронок.

Особняком у ворот стояла группа девиц, окруживших Мерав Ликуктус. Создавалось странное ощущение, что на эту компанию общая непривычно мрачная атмосфера действовала неожиданно бодряще. Увидев Ренану и Ширли, они начали демонстративно хихикать, переглядываться и перешёптываться. Мерав не сводила с Ширли тяжёлого, ядовитого взгляда.

Огромный экран, установленный между воронками, развернулся и повернулся лицом к массам, кланяясь то одной группе учениц, то другой. Посветлело. Двор заливал ядовито-зелёный свет, время от времени отливающий гнойно-молочным. Ширли с Ренаной с изумлением увидели отплясывающих по всему полю экрана… вроде бы весёлых облачат. Может, кому-то они могли напомнить тех, которых (и это знали все в ульпене!) рисовала Ширли. На самом деле — ничего похожего! Ширли схватила Ренану за руку и ошеломлённо пробормотала: «Что же это такое?!» С экрана им злобно ухмылялись хаотически кружащиеся в бешеном рваном ритме создания, в основном белёсо-жёлтых и зеленовато-молочных оттенков… Их косящие в разные стороны глазки были изображены в виде то скручивающихся, то раскручивающихся спиралей — и всё это в такт с синкопическими взвываниями и диссонирующими переливами силонофона. Ширли вспомнила свой сон, тихо вскрикнула и пробормотала: