Игорь Федорцов - Камень, брошенный богом

— Индульгенции! Индульгенции! — орал он, разбрасывая четвертинки листков. — Не покупаются, не продаются, так раздаются! Ни какого обмана, убедитесь сами! Поймал счастье, на выход с вещами!

Тысячи страдальцев, в сутолоке, поверх голов, в крике и вое тянулись за вожделенной бумагой. Тщетно! От соприкосновения индульгенции ярко вспыхивали и мгновенно сгорали, распадаясь прахом в жадных ладонях грешников, от чего те выли и орали еще громче.

Я почувствовал острую потребность заскулить. Тихо, жалостливо, как заблудившаяся Каштанка, в надежде, что добрая рука меня приласкает и утешит. Не утешили и не приласкали. Пузан, с видом знатока и гурмана обозревавший шествие, без излишних эмоций поторопил меня.

— Ну, подымайсь, болезный. Не барин вылеживаться.

Потребовалось время сообразить чего он хочет. Смысл сказанного с великим трудом пробился в отупевший от страха разум.

— Вставай!? Ноги где? — я пнул культей простыню, надеясь увильнуть от вливания в общий строй.

— Ах, да, — спохватился пузан и по-разбойничьи звонко свистнул.

Откромсанные гильотиной члены пришлепали, бодро отбивая такт.

Раз! Два! Левой!

Раз! Два! Правой!

Шли солдаты на войну!

— А, ну веселей, — подзадорил их пузан, захлопав в ладоши. — Мыла Маша ножки белые в пруду!

Ноги, переступая с пятки на носок, пошли русскую плясовую.

— Ать! Ать! Ать! — хлопал пузан в такт. — Не плошай, молодцы!

Ободряемые хлопками "молодцы" не плошали. Пыль поднялась столбом, как от кавалерийского эскадрона. Не знаю, где они выучились выделывать кренделя, но среди скромных талантов их бывшего хозяина, мастерство взбрыкивать голеностопом и трясти мудями не значилось как таковое.

Натешившись, до умильной слезы, пузан призвал разохотившийся до пляса кордебалет к порядку.

— Побаловались и будя! Давайте на место!

Ноги, стриганув антраша, исполнили команду.

— Это что? — возмутился я. Мои вновь обретенные конечности перепутали правое с левым.

Пузан довольно хихикнул.

— Озоруют, канальи.

— Ничего себе озоруют! — взорвался я негодованием и… проснулся.

Проснувшись, полежал. Хорошо! Возвращаясь к реальной жизни окончательно, задорно проорал, имитируя сип длинноногой певицы.

— Отпустите меня в Гималаи, отпустите меня насовсем!*

Тот час клацнуло окошко на двери, и появилась опухшая морда караульного. Луч света в темном царстве, да и только!

— Человек, шампанского в номер! — надрывался я. — Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском! Удивительно вкусно, искристо и остро!*…

— Пасть закрой, — изрекла морда, краснея от профессионального негодования.

— Тогда пивка! — примирительно попросил я.

— Геройствуешь? Ну-ну… Гляди, герой пучеглазый, кабы в козлятник не спровадили?

Я расценил угрозу как не состоятельную. Нету у морды полномочий бросать героя в козлятник.

— Пошел ты, — вяло ответил я служителю замка и решетки, подозревая не скорый выход из комфортабельного узилища.

— Заткни хлеборезку и лежи тихо. Пока лежится, — высказали мне пожелание их святейшество вертухай.

На том окошко захлопнулось, и остался я в гордом одиночестве меж стен синюшного цвета.

— По этапу, в Сибирь, не заслуженно, молодого меня повели… — попытался я пропеть, но желание исторгать рулады пропало. Вытряхнув из кружки оставшиеся капли и половчее устроившись на жестком ложе, погрузился в размышления.

Собственно, почему я здесь? По какой надобности органы правопорядка определили безвинного выжигу в пенитенциарное учреждение? Поскольку события вчерашнего дня помнились только до распития четвертой бутылки, приходилось надеяться, что далее ничего сверх антиобщественного я не совершал. Не сорвал российский флаг, не помочился в вечный огонь, не пытался уволочь бронзового гения революции в прием цветного лома и не устроил нудистский пляж на лужайке под окнами мэрии. Надежды мои зиждились на твердой убежденности в том, что сотвори я хоть одно из перечисленного, моему бренному телу не поздоровилось бы от блюстителей закона. Но плоть моя не носила свидетельства грубого с ней обращения, поэтому конфликт с адептами жезла и наручников исключался. Автоматически исключалось и пьянство. Незнающих меру в питие обыкновенно сдают в медвытрезвитель или в виду непрезентабельной внешности и крайней бедности оставляют на лоне матушки природы. Не возникало бы вопросов, очухайся я в какой-нибудь конуре на заблеванном полу, среди опрокинутых салатов или же в буржуйских покоях с хрусталем люстр и позолотой на унитазном стульчаке. Но я очнулся в камере. Столь неоспоримый факт требовал тщательных изысканий причин случившегося. С чего начать? С дат в метриках и аттестате? Вот значит, откуда желание курнуть отцовского "Севера"! Но отчий кров и родная школа вне подозрений. В школу ходил нормальный ребенок, как все ровесники страстно мечтавший стать героем. Возрастную блажь умело подогревало кино про неуловимых мстителей, голубые молний и отряды особого назначения. Литература тоже не плохо дурила голову. На страницах разнообразных опусов, Отважные Сердца совершали много хороших и очень хороших дел. Их любили прекрасные дамы и боготворили простые смертные, их боялись враги, а друзья были преданы, что покойник надгробной плите. Большинство из юных представителей дворовых кодл, как и положено возрасту, переболели геройской чумкой и приобрели к ней столь значимый для последующей жизни иммунитет. Большинство, но не все. К сожалению, от упомянутой заразы прививок не придумано, и болезнь порой переходит в хроническую форму. И вот, при полном попустительстве родителей, одно милое дитятко, не будем показывать пальце кто, принялось на практике закалять ум, дух и тело для великих свершений. Методика для зачисления в герои включала обширную программу, начиная от секции японского го, где малец рисковал совершенно свихнуть мозги, и, заканчивая занятиями подпольным таэквондо, где он чудом не свернул себе неокрепшую шею. В довесок к перечисленному, поскольку настоящие мужчины рубились на шпагах, скакали на лошадях и бесстрашно лазили по крепостным стенам и отвесным скалам, торная дорожка исканий привела мальчугана к дверям школы каскадеров. Иеху!!! Так закалялась сталь! Сильная рука сжимала эфес клинка. Ветер дальних странствий холодил лоб. Синее небо манило чертой горизонта…Туда!..Туда!..Где жизнь прекрасна!!!

Первый раз прекрасная жизнь показала себя едва вставшему на крыло герою, призвав оного под гвардейский стяг, в доблестную Красную Армию. Простившись на перроне с плачущей родней, борец с вселенским злом, без сожалений отправился в далекие края постигать премудрости воинской профессии. Застучали по стыкам рельсов колеса, заскрипел утильной древности вагон, пугая внезапностью, дико взвывал гудок электровоза. Сутки… Вторые… Третьи… Неповоротливое грядущее неотвратимо приближалось со скоростью 60 км. в час.