Виктор Обухов - От тёмного пламени

— Она местная?

— Нет, из города тоже. Но по ней не скажешь. Соображает все по хозяйству, как здешние бабы. Я бы без нее тут давно погорел, или по миру пошел. — Все, что надо, даже во сне помнит. — Да вот взять хотя бы ту же баню. — Я-то проснулся не за этим. Это жена, когда вставал, проснулась и напомнила. — Вот так вот!..

— Клад, а не жена, — согласился я, а про себя подумал: «Ну, это тебе, милый, не иначе как приснилось…»

Петр ушел, и, подождав немного, я пошел обратно. Подождал еще немного в предбаннике, потом задвинул засов.

— Миледи, — сказал я, распахивая дверь в баню, — рад сообщить вам…

Дальше я не продолжил, потому что в бане Иры не было. От неожиданности я так и сел, где стоял. — Как она могла так быстро улизнуть?..

— «Не придет, — подумал я минут через десять, в течение которых Ирочка так и не появилась. — Петька ее, небось, в страхе держит. Ишь, как исчезла, — глазом моргнуть не успел. — Небось, как Петька пришел, «проснулась» и спросила, убрал ли он в бане… Ну, и ладно…»

Собственно говоря, я так и не разобрался, хорошо ли было то, что она убежала, или нет. — С одной стороны, приятно было знать, что жена твоего друга несмотря ни на что осталась верна ему. С другой стороны, это же было и досадно.

В конце концов, убрал я в бане и отправился к себе, во флигель. Но спать не хотелось. Досада все еще бродила во мне, и заставляла меня делать то же самое. — Я и бродил — по двору, бесцельно, как придется, иногда посматривая на дверь дома. Потом, потеряв окончательно надежду, вышел за калитку и сел на скамейке у забора. Если бы я был поэтом, я сложил бы тогда грустную балладу. Но я не был поэтом, и потому сидел, сгорбившись, на скамейке, глядя куда-то перед собой, в пустоту.

Потом мне — невесть как — почудилось, что я не один на улице, что рядом со мной есть кто-то еще… Я поднял голову, осмотрелся, — и вздрогнул от неожиданности: на меня, шагов с десяти, глядели два темно-желтых огня…

Присмотревшись повнимательней, я увидел, что эти огни принадлежат кошке. Она припала к земле, как будто намереваясь прыгнуть, — и смотрела на меня… Мне показалось — а возможно, и не показалось — что она была крупнее обычной кошки. Но это неважно. Важно, что она меня перепугала.

— Брысь, гадина! — прикрикнул я, топнув для пущей убедительности ногою. — Кому говорю!..

Однако кошка осталась в той же позе, ничуть не испугавшись. Еще и зашипела на меня. Это было возмутительно.

— Ты что, зараза? Не боишься? — и я пошел к ней. Кошка подпустила меня немного и, еще раз зашипев, развернулась и лениво пошла в сторону речки. Я ускорил шаг. Она, оглянувшись, тоже прибавила…

…бежать мне сначала не позволяла гордость высшего существа. Потому мы с кошкой минут пять занимались спортивной ходьбой. Кошка строго выдерживала расстояние. Так мы добрались до пустыря. Он порос густой травой; и тогда мерзкая тварь, словно издеваясь, повернула и некоторое время бежала вдоль границы пустыря, пока не добежала до узенькой тропки, протоптанной в траве почти посередине его. Остановившись, кошка оглянулась на меня, словно предлагая оценить дорогу, которую она великодушно показывает мне, чтоб не утруждать меня гонкой по траве, — и пошла по тропке. — Изумившись ее наглости, я кинулся за нею во всю прыть, уже ни о какой гордости не помышляя. Подхватив на бегу камень, я метнул его в кошку и, конечно, не попал. Схватил еще, опять не попал. Схватил третий — и, не успев бросить, едва удержался, провалившись левой ногой в мягкое. — Дернул ногу, высвобождаясь: не получилось. Чуть было не завалился.

Оказалось, в пылу погони я вбежал в илистый берег речки и увяз. — Но где же проклятая кошка? Утопилась, что ли?..

За спиной раздалось шипение. Я быстро развернулся, престав делать попытки вытащить ногу. — Кошка была там; она опять припала к земле, словно изготавливаясь для прыжка. Она была шагах в пяти; и в глазах ее горела такая злоба, что мне стало не по себе…

Но она не знала, что у меня камень. Я и сам забыл о нем, — но, махая руками на кошку, чтобы отогнать, почувствовал тяжесть в руке и вспомнил… — Я бросил камень с силой, не метясь — ибо промахнуться было бы трудно — и попал ей в переднюю левую лапу. Кошка взвизгнула, подпрыгнула и, завыв жутким воем, бросилась, хромая, прочь. Я, одним рывком выдернув из грязи ногу, кинулся за кошкой, но сразу же споткнулся о какой-то корень и упал. Когда я вскочил на ноги, кошки не было.

«Ну дела» — подумал я, шагая обратно и морщась на каждом шагу от противного хлюпанья грязи в туфле. — «Ну и зверюга… Дикая, что ли?» — Я знал, что на свете бывают дикие кошки, но не был уверен, водятся ли они в наших краях.

Через пустырь я пошел не тропинкой, а по траве, желая по ходу дела почистить немного туфли и брючину. Я прошел метров десять, и тут начались чудеса. Или правильнее назвать это наваждением. — Мне показалось, что я иду не туда, и нужно взять правее. Я взял правее. Ночь словно бы стала гуще и наполнилась неизъяснимыми запахами… Мне почудилось, что я вижу тропу, по которой надо идти. Она змеилась впереди, словно нитка легкого, едва заметного пламени, и струилась вдаль. Шагов на десять вперед. Дальше я ее не видел.

Я пошел по ней. Куда я забредал, далеко ли — не знаю. Мне потом вспомнилось, что я постоянно куда-то поворачивал. А тогда я не думал ни о чем, кроме дороги, которая меня вела. Я не видел домов, а может быть, на этой дороге их и не было. Кажется, мне пришлось спускаться в овраг, преодолевать завал из деревьев, снесенных весенней водой, выбираться из оврага, опять спускаться… не могу поручиться за верность своих воспоминаний. Временами я слышал, кажется, какой-то осторожный хруст, — за правым плечом, довольно далеко, — но не придавал этому особого значения. Меня охватил азарт. Мне казалось, что я куда-то должен успеть, и в моих силах сделать это. Я спешил. Я шел, спотыкаясь, оступаясь, но не обращая на это никакого внимания. Так я дошел до огромного камня. Зачем-то (и кем?) он был отвален со своего ложа. Тропинка моя забежала во впадину от камня. Доверяясь ей, я шагнул и, уже падая в пустоту, заметил, что она погасла. — Я упал в яму.

Поднялся на корточки. Потом сел. — Упал я очень удачно, даже не ушибся. Поглядел вверх — и испугался: край камня нависал над ямой… метрах в семи-восьми над моей головой…

…Какое счастье, что я не сделал тогда ничего неверного. Ни одного лишнего движения. Я просто поднялся на ноги. Сразу. И тут же — опять нагнулся: на дне что-то мерцало и, казалось, это мерцание само притягивает глаз. Протянув руку, я нашарил на земле два маленьких предмета и, подняв, рассмотрел. Это было легко сделать, несмотря на ночь: они светились. Не очень ярко, но достаточно, чтобы определить, — что же я нашел. — На ладони моей была небольшая монетка, светившаяся тусклым желтым светом, — и бусинка. Величиной с абрикосовую косточку; да и формы такой же. Бусина мерцала темно-голубым — я бы так назвал его — светом, а внутри нее плавал, словно зернышко, сине-черный сгусток; к центру чернота сгущалась. Зернышко это колебалось, словно бы пульсируя. А скорее это было даже не зернышко, а колыхающийся лепесток темного пламени… Занятные штучки…