Анджей Сапковский - Зерно правды

— Заблудился, — солгал ведьмак.

— Заблудился, — повторило чудище, искривляя пасть в грозной гримасе. — Ну, так выблудись. Это значит — за воротами. Поверни левое ухо к солнцу, так держись и скоро вернёшься на тракт. Ну, чего ждёшь?

— Вода тут есть? — спокойно спросил Геральт. — Лошадь страсть пить хочет. Да и я тоже, если тебе это не особенно мешает.

Чудовище переступило с ноги на ногу, почесало в ухе.

— Слушай, ну, ты, — сказало оно после. — Ты что, в самом деле меня не боишься?

— А должен?

Чудовище оглянулось кругом, откашлялось, размашисто подтянуло широкие штаны.

— А, зараза. Чего уж там. Гость в дом. Не каждый день встречается такой, кто при виде меня не убегает или не падает в обморок. Ну, хорошо. Ты усталый, но учтивый путник, я приглашаю тебя войти. Но если ты разбойник или вор, предупреждаю — этот дом выполняет мои приказы. Внутри его стен командую я!

Он поднял косматую лапу. Все ставни снова захлопали о стену, а в каменной глотке дельфина что-то глухо забурчало.

— Приглашаю, — повторил он.

Геральт остался на месте, пытливо глядя на него.

— Один живёшь?

— А твоё какое дело, с кем я живу? — сердито сказало чудовище, раскрывая пасть, после чего громко загоготало. — Ага, понимаю. Наверное, тебе интересно, нет ли у меня сорока слуг, схожих со мной красотою. Нету. Ну, так как, зараза, воспользуешься приглашением, данным от чистого сердца? Если нет, то ворота вон там, прямо за твоим задом!

Геральт официально поклонился.

— Приглашение принимаю, — сказал он по форме. — Против законов гостеприимства не погрешу.

— Пусть мой дом станет твоим домом, — ответило чудовище тоже по форме, хотя и небрежно. — Вот туда, гость. А коня давай сюда, к колодцу.

Дворец, как и снаружи, нуждался в основательном ремонте, однако внутри было в меру чисто и опрятно. Мебель, как видно, вышла из под руки хороших мастеровых, даже если произошло это очень давно. В воздухе висел резкий запах пыли. Было темно.

— Свет! — рявкнуло чудовище и лучина, воткнутая в железную державку, тут же полыхнула пламенем и копотью.

— Неплохо, — сказал ведьмак. Чудовище загоготало.

— Только-то? Воистину, вижу, абы чем тебя не удивишь. Я говорил тебе — этот дом выполняет мои приказания. Туда, прошу. Осторожно, лестница крутая. Свет!

На лестнице чудовище повернулось назад.

— А что это за висюлька у тебя на шее, гость! Что это такое?

— Посмотри.

Чудовище взяло медальон в лапу, поднесло к глазам, слегка натянув цепочку на шее Геральта.

— Нехорошее выражение на морде у этого зверя. Что это такое?

— Цеховой знак.

— Ага. Наверное, занимаешься изготовлением намордников. Туда, прошу. Свет!

Середину большого зала, лишённого окон, занимал огромный дубовый стол, совершенно пустой, если не считать большого канделябра из позеленелой латуни, покрытого гирляндами застывшего воска. По очередной команде чудовища свечи зажглись, замигали, немного осветив помещение.

Одна из стен комнаты была увешана оружием — тут висели композиции из круглых щитов, скрещённых аркебуз, рогатин и гизарм, тяжёлых длинных мечей и топоров. Половину соседней стены занимал очаг гигантского камина, над которым виднелись ряды портретов с облезшей, облупившейся краской. Стена напротив входа была заполнена охотничьими трофеями — широкие рога лося и ветвистые рога оленя бросали длинные тени на оскаленные головы кабанов, медведей и рысей, на взъерошенные и сломанные крылья чучел орлов и ястребов. Центральное, почётное место занимала покоричневевшая, потрескавшаяся, роняющая паклю голова скального дракона. Геральт подошёл поближе.

— Его добыл мой дедуля, — сказало чудовище, кидая в отверстие очага огромную колоду. Дракон этот был, пожалуй, последним в округе, который дал себя убить. Садись, гость. Ты голоден, я полагаю?

— Не стану отрицать, хозяин.

Чудище уселось за стол, опустило голову, сплело на брюхе косматые лапы, что-то пробормотало, крутя как мельницей большими пальцами, после чего негромко рыкнуло, ударив лапой по столу. Блюда и тарелки звякнули оловом и серебром, бокалы зазвенели хрустальным звоном. Запахло жареньем, чесноком, майораном и мускатным орехом. Геральт не выказал удивления.

— Так, — потёрло лапы чудовище. — Это лучше прислуги, верно? Угощайся, гость. Вот тут пулярка, тут кабаний окорок, тут паштет из… не знаю из чего. Из чего-то. Здесь у нас рябчики. Нет, зараза, это куропатки. Перепутал заклинание. Ешь, ешь. Это добротная, настоящая еда, ты не бойся.

— Я не боюсь. — Геральт разорвал пулярку на две части.

— Я забыл, — прыснуло чудовище, — что ты не из пугливых. Ну, а звать тебя, для примера, как?

— Геральт. А тебя, хозяин?

— Нивеллен. Но в округе прозывают меня Выродком или Клыкастым. И пугают мной детей. — Чудовище влило себе в глотку содержимое огромного бокала, после чего погрузило пятерню в паштет и разом вырвало из чаши чуть не половину её содержимого.

— Пугают детей, — повторил Геральт с полным ртом. — Конечно, без всяких на то оснований?

— Наисовершеннейше. Твоё здоровье, Геральт!

— И твоё, Нивеллен.

— Как тебе это вино? Ты заметил, что оно из винограда, а не из яблок? Но если тебе не нравится, я наколдую другое.

— Спасибо, это неплохое. Магические способности у тебя врождённые?

— Нет. Они у меня с тех пор, как вот это выросло. Харя, значит. Сам не знаю, откуда это взялось, но только дом выполняет, что я пожелаю. Так, ничего особенного. Умею наколдовать жратву, питьё, платье, чистую постель, горячую воду, мыло. Любая баба сможет всё это и без колдовства. Открываю и закрываю окна и двери. Зажигаю огонь. Ничего особенного.

— Всё же что-то. А эта… как ты говоришь, харя, у тебя давно?

— Уже двенадцать лет.

— Как это случилось?

— А тебе до этого какое дело? Налей себе ещё.

— Охотно. Никакого мне до этого дела нет, спрашиваю из любопытства.

— Повод понятный и приемлемый, — громко засмеялось чудовище. — Но я его не принимаю. Нет тебе до этого дела и всё. Ну, а чтобы хоть отчасти удовлетворить твоё любопытство, покажу тебе, как я выглядел прежде. Погляди вон туда, на портреты. Первый, считая от камина, это мой папуля. Второй, зараза его знает кто. А третий — это я. Видишь?

Из под пыли и паутины с портрета водянистым взглядом смотрел бесцветный толстяк с одутловатым, печальным и прыщавым лицом. Геральт, которому знакома была склонность польстить клиенту, распространённая среди портретистов, с грустью покивал головой.

— Видишь? — повторил Нивеллен, скаля клыки.

— Вижу.

— Кто ты?