Ксения Медведевич - Кладезь бездны

   Он знал ее уже девять лет. Девять лет, подумать только. Девять лет назад он вошел в тот дом в западном квартале Нишапура - махалля издавна славился своими школами певиц и лютнисток. Абдаллах еще не был наследником. И правителем Хорасана тоже не был. Он был обычным богатым повесой восемнадцати лет отроду, проматывающим щедрые денежные подачки матери: содержание, положенное ему как сыну Харуна ар-Рашида, Абдаллах спускал в первые же месяцы после получения годовой выплаты - так что материно воспомоществование приходилось как нельзя кстати. В особенности в Нишапуре - городе, где даже завзятый постник и святоша превращался в кутилу и мота. Ах, нишапурские ночи в садах... А попойки - на качающихся над темной водой лодках, под смех лютнисток...

   Абдаллах заметил ее среди других девушек - сразу же. Тогдашний друг его, Рафи ибн Хамза - коренной нишапурец и такой же бесстрашный искатель наслаждений - изрядно набрался и принялся выспрашивать хозяина о девушке: "Что за смуглянка? Берберочка? У-ууу, как сладко... и давно ее привезли из Магриба?..." А хозяин лишь улыбался и подливал вина. Придя в следующий раз, Абдаллах не увидел Нум - она пела в каком-то доме. Набравшись финиковым вином до головокружения, юноша расхрабрился и написал свое первое в жизни любовное послание. А потом еще одно. И еще. А ибн Хамза, у которого везде были свои люди и сводни, таскал их в тот дом и передавал Нум через знакомую невольницу. На четвертое письмо Нум ответила.

   Он ей послал вот такие строки:

   Красавицу за своенравье напрасно корят пустомели;   Застенчивая, исчезает, чтоб вы на нее не глазели.   На небе своем безграничном к нам близкой луна не бывает;   Спасаться стремительным бегством - врожденное свойство газели... 1

   А она вывела на тонкой нишапурской бумаге:

   Ты мою похитил душу, я теперь в степи безводной   Без души моей бессмертной, без надежды путеводной.   Только близостью своею ты спасешь меня сегодня,   И прославишься повсюду правотою благородной...2

   И Абдаллах все ходил в тот дом, а Нум улыбалась ему, приоткрывая лицо. Ибн Хамза передавал письма на надушенной нежной бумаге. Через полгода хозяин счел, что обучение Нум завершено - и предложил девушку на продажу. Абдаллах узнал об этом чуть позже, чем нужно: когда он примчался в тот дом в том квартале, ибн Хамза уже передавал хозяину деньги - в присутствии четырех положенных свидетелей. А потом взял Нум за рукав и отвел к себе. Дружбе молодых людей, понятное дело, настал горький конец. Однако Всевышний, видно, прислушался к жарким мольбам Абдаллаха: дела ибн Хамзы пришли в расстройство - похоже, тому все-таки удалось промотать отцовское наследство. На этот раз Абдаллах не оплошал: он сторожил свою добычу, как ястреб. Подосланный им посредник ловко убедил ибн Хамзу продать двух невольниц покрасивее и помоложе - ради любви Абдаллах был готов заплатить за обеих. И через неделю переговоров - ну и после томительного месяца иштибра3 - Нум вошла в его дом, и раны любви исцелились единением.

   Девять лет, все это произошло девять лет назад... А теперь у них двое сыновей - пяти и семи лет. Смуглое счастье мое.

   - Мне так спокойно рядом с тобой, Нум.

   Женщина повернула голову, нити подвесок качнулись и зазвенели. Массивные серебряные треугольники над ушами и длинные низки бусин смотрелись странно и грубо на прозрачной ткани платка.

   Аль-Мамун тронул крошечную сапфировую гроздь:

   - Я этого раньше у тебя не видел.

   - Мне прислали их... оттуда. Это семейная реликвия, подвески носила еще моя бабушка, - смущенно улыбнулась женщина.

   - Прислали? Оттуда? - аль-Мамун искренне удивился.

   И встревожился.

   Племя берберов гудала, из которого происходила Нум, замирилось с аш-Шарийа совсем недавно - лет пятнадцать назад. Из окончившегося замирением похода Укба ибн Нафи привел семь тысяч пленных - Нум, тогда еще десятилетняя девочка, была среди них. С тех пор она ни разу не приезжала на родину - и, насколько знал Абдаллах - не поддерживала связей с семьей. Так откуда же...

   - Да, - подтведила она, безмятежно улыбаясь розовыми полными губами.

   Смуглая, золотистая кожа - цвета густой сладости в спелых, истекающих медом сотах.

   - Прости, я не предупредила. Я отослала мальчиков погостить к родственникам.

   - Ты отослала Аббаса и Марвана в кочевье племени гудала? В пустыню?!

   Подвески зазвенели, когда женщина снова кивнула:

   - Да, Абдаллах. Но гудала никогда не кочевали в пустыне. Они всегда селились в холмах под Кайруаном, - и улыбнулась, широко раскрывая карие, оленьи глаза.

   - Нум, ты сошла с ума? Дети большую часть жизни прожили в Нишапуре! Что они будут делать в палатке посреди коз и верблюдов?!

   Женщина подняла звякнувшую браслетами руку и накрыла его ладонь своей:

   - Прости. Но там им будет безопасней.

   И виновато потупилась, отворачиваясь. Ее рука казалась еще тоньше в облегающем рукаве из полосатой ткани.

   - Нум? - строго сказал он.

   И стиснул тонкие смуглые пальцы.

   - Что случилось?

   - Прости, - она опустила голову так низко, что белая ткань платка закрыла от аль-Мамуна ее лицо. - Два месяца назад Аббасу прислали отравленную одежду. Я посоветовалась с дядей и...

   Оказывается, ты, Абдаллах, многого не знал о своей наложнице. В том числе и о том, что у нее есть дядя.

   - С каким еще дядей, Нум?!

   - Я разве тебе не говорила? - она вскинулась с серебряным звоном. - Абу Муса - ну, мой управляющий... он мой дядя...

   - Абу Муса? Мой вольноотпущенник из нишапурского имения?

   - Ну да, - длинные темные ресницы хлопали, как крылья вспугнутой птицы.

   - Что произошло, Нум? - строго сказал аль-Мамун и нахмурился. - Вы нашли виновных? Моего сына пытались убить - и ты говоришь об этом только сейчас? И то наутро? Я спрашиваю! Виновных - нашли?

   Она вся съежилась под просторной тканью верхнего платья.

   - Нет, - последовал тихий ответ.

   И прикрыла лицо платком.

   На соседний балкон - там стояли большие горшки с олеандрами - сунулась невольница. Цветы полить.

   - Пошла вон! - аль-Мамун рявкнул так, что рабыня чуть не упала обратно в комнаты.

   Нум окончательно сжалась в дрожащий комок.

   - Прости... Прости меня, я не хотел тебя пугать... - он обнял худенькие вздрагивающие плечи.

   - Мне кажется, люди твоей матушки меня все-таки выследили... - прошептала женщина.