Орсон Кард - Джамайка

— Позволь, угадаю. Ты увидел несправедливость и кинулся исправлять положение.

— Я только наклонился, чтобы поднять камень, и, наверное, упал в обморок, потому что очнулся на полу.

— Но ты его не трогал.

— Нет, мама. Теперь ты обвиняешь меня в краже?

— Нет, я обвиняю тебя в серьезных проблемах со здоровьем и предполагаю, что в следующий раз меня сдернут с работы из-за того, что ты упадешь замертво на баскетбольной площадке, а виной всему будет болезнь митрального клапана или что-то подобное.

— Единственный способ для меня оказаться на баскетбольной площадке — вначале умереть, и чтобы мой прах пошел на разметку.

— Я слишком много надежд возлагаю на тебя, мой бедный малыш. Если бы только… О, лучше бы я убила его, чем выходила замуж.

— Пожалуйста, не вспоминай сейчас о папе.

— Не называй его папой! Он никто и для тебя, и для меня!

— Тогда не вспоминай его каждый раз, когда совершаешь ошибку.

— В нем причина всех моих ошибок. Это из-за него я вынуждена вкалывать как рабыня каждый день. Это из-за него ты должен вывихнуть мозги, чтобы заработать стипендию в колледже. А твой несчастный брат весь остаток жизни будет прикован к постели…

Потом она, само собой, рыдала, отказывалась от утешений, пока Джам не уселся рядом и не обнял за плечи. Он помог маме войти в дом, уложил ее на диван и сделал на кухне компресс из влажного полотенца. В общем, не пожалел усилий, чтобы она успокоилась, взяла себя в руки и вернулась на работу.

После ее ухода Джам опустил жалюзи и закрыл двери. Только после этого зашел в гостиную, где перед телевизором стояла кровать Гэна. Хотя брат почти не смотрел передачи, экран светился целый день. Пожилая соседка время от времени заглядывала к ним и переключала каналы.

— Как делишки, Гэн? — спросил Джам, присаживаясь рядом с братом. — Что-то интересное смотришь? Шоу доктора Фила? А я уже успел поссориться с одним полнейшим дебилом — учителем химии. При этом брякнулся в обморок и приложился затылком об пол. Жаль, что тебя там не было.

Гэн не произнес ни слова, даже не издал ни единого звука, однако Джам догадался, что брату нужно сменить подгузник. Он всегда знал, чего хочет брат, с тех пор как тот получил повреждение головного мозга. Джаму тогда было девять лет, он привык рассчитывать только на свои силы и не беспокоил без необходимости маму и других взрослых. Они только и делали, что восхищались: ах, какой молодец Джамайка — заботится о несчастном братике, угадывает его мысли… А он просто делал то, в чем Гэн нуждался. Проще простого. Все это создало Джаму среди соседок-домохозяек репутацию самого лучшего сына и брата на божьем свете.

Джам взял из коробки чистый подгузник, принес влажные салфетки и скинул с брата одеяло. Расстегнув липучки и развернув использованный подгузник, он перевернул Гэна. Вот еще одна странность, творившаяся с Джамом, взявшим на себя заботу о брате: руки мальчика никогда не прикасались к испачканным тряпкам. Будто его пальцы всегда отделяла тончайшая прослойка воздуха — может быть, всего-то в микрон, даже волос не просунешь.

Но он мог переносить вещи с места на место, как если бы держал их железной хваткой.

Мама, конечно, не могла не видеть, что Джам всегда опрятен и ходит с чистыми руками. Тем не менее заставляла его мыться. Однажды, исключительно из духа противоречия, Джам устроил целый спектакль с «мытьем» рук, но не позволил ни мылу, ни воде прикоснуться к своей коже. Отталкивать воду оказалось гораздо труднее, чем твердые предметы. Поэтому он перестал притворяться — куда проще в самом деле вымыть руки. Мальчик избегал споров и конфликтов, кроме тех случаев, когда на его глазах творилась несправедливость. Если бы он в свое время встал между папой и Гэном, все могло бы сложиться иначе. Но папа никогда не кидался на Джама, даже по-настоящему выходя из себя. От него доставалось только Гэну.

Подгузник выглядел отвратительно, но Джама это не смущало. Руки он не пачкал, а к запаху притерпелся несколько лет назад. Уход за больным — штука малоприятная, но это же Гэн, а значит, надо просто выполнять родственный долг. Джам протер брата, истратив три салфетки, а потом скрутил их в один ком с подгузником и бросил в мусорный бак с запахопоглощающим пакетом.

Потом мальчик взял свежий подгузник, развернул его и уложил Гэна сверху. Теперь, имея дело с чистыми вещами, он не остерегался контактов, а поэтому случайно прикоснулся к голому бедру брата. Когда уже собирался застегнуть липучку, рука Гэна внезапно дернулась и пальцы сжали запястье Джама.

Поначалу мальчик испугался, но миг спустя его затопила радость. Гэн до него дотронулся. Гэн двигается. Может, это не случайно? Неужели калека пошел на поправку?

Джам попытался высвободить запястье, но тщетно — хватка брата напоминала стальной капкан.

— Погоди, Гэн, так я не смогу застегнуть подгузник…

— Покажи, — произнес Гэн.

Джам в изумлении воззрился на него. Он действительно это сказал? Или дело в игре воображения? Или в способности Джама понимать, чего хочет Гэн? Глаза брата оставались закрытыми. На вид все было, как всегда. Вот только его пальцы все крепче сдавливали руку Джама.

— Что тебе показать?

— Камень.

Джам вздрогнул. Он ни слова не сказал брату о камне.

— У меня его нет.

— Нет, есть.

— Гэн, можно, я за мамой схожу? Она должна знать, что ты заговорил.

— Нет, ей не нужно знать. Разожми кулак.

Джам разжал руку, которую держал Гэн.

— Не ту, другую.

Правая рука Джама все еще сжимала край подгузника. Он застегнул липучку, а потом открыл ладонь.

Точно в ее середке, наполовину погрузившись в кожу, лежал камень. И светился.

— В нем есть сила, — сказал Гэн.

— Так что же получается, камень вылечил тебя?

— Нет, я не вылечен.

На глазах у Джама камень погрузился в ладонь, скрылся под кожей, — как будто его и не было.

— Но его же не было у меня раньше, Гэн! Как узнать, что он еще там.

— Он там. Просто надо правильно смотреть.

— Но я даже не прикасался к камню. Каким образом он проник мне в руку?

— Это все твой учитель-химик. Он служит врагу, который заманил меня в ловушку. Накапливает для него в камне силу, которую отбирает у детей. Теперь ему нужно признаваться своему хозяину, что камень потерян. — Гэн улыбнулся безрадостно, неестественно, как будто кто-то управлял его телом, на мгновение растянув уголки рта. — И химик захочет получить его назад.

— Ну да… — кивнул Джам.

— Не прикасайся к нему. И не позволяй прикасаться к себе.

— Ты про учителя?

— Если он дознается, что камень у тебя, станешь беспомощным калекой, как и я. Или умрешь.