Андрэ Нортон - Сказания Колдовского мира

Когда настала первая ночь осени, поднялась она до восхода луны, тронула за плечо Ауфрику, спавшую неподалеку. Лентяй еще спал в своей постели, когда они вышли из дома, поднимаясь по тропинке все выше и выше. Луна встала, когда они добрались до вершины горы, и сразу, словно фонарем, озарила их путь.

Так шли они: госпожа Лепесток впереди, Ауфрика за нею, и обе прижимали к груди по свертку, а другой рукой каждая опиралась на посеребренный лунным светом посох из очищенного от коры дерева ясеня.

Они миновали старый сад, и госпожа Лепесток перелезла через ограду, оставив следы на серебристом песке; шедшая позади Ауфрика старалась ступать след в след за нею.

Обе женщины подошли к звездному алтарю. Развернув сверток, Ауфрика достала тонкой работы свечи из пчелиного воска с добавкой благовонных трав и расставила их по углам звезды. Тем временем ее спутница извлекла из своего свертка чашу, грубо вырезанную из дерева, словно делали ее руки, не привыкшие к подобной работе. Истинной правдой это было, ведь сама она тайком и выдолбила ее. Чашу госпожа Лепесток поставила в центр звезды, насыпая в нее понемногу песка с каждого из лучей, а серебристого взяла две пригоршни. Теперь чаша была наполнена до половины.

Потом она кивнула Ауфрике — в безмолвии творили они свое дело, не нарушая грустного покоя, царившего здесь. Тогда Мудрая бросила в чашу горсть белого порошка, и когда совершилось это, заговорила госпожа Лепесток.

Назвала она Имя и Силу. И ответили ей. Молния из тьмы пала в чашу, вспыхнул порошок. И сверкал этот огонь так, что вскрикнула Ауфрика, закрыв глаза, но чужеземка стояла недвижно и пела. И пока она пела, пламя блистало, хотя нечему было гореть в чаше. Снова и снова повторяла она те же слова. Наконец подняла высоко обе руки, а когда опустила — угасло пламя.

Но не грубая чаша из темного дерева стояла теперь на алтаре — лунным светом, словно серебряный, сверкал на ней кубок. Взяла его госпожа и поспешно укрыла на своей груди, прижимая к себе словно сокровище, что стоило жизни.

Свечи догорели, но даже следов воска не осталось там, где они стояли… Чист был камень. Женщины тронулись в обратный путь. Перелезая через стенку, Ауфрика обернулась: словно невидимый ветер ровнял песок, заметая оставленные ими следы.

— Теперь все сделано и сделано хорошо, — устало сказала госпожа. — Остается самый конец…

— Желанный конец… — перебила ее Ауфрика.

— Их будет двое…

— Но…

— За два желания платишь дороже. У моего лорда будет сын, который по воле звезд станет рядом. Но ему придется хранить и кое-кого еще.

— А цена, госпожа?

— Ты хорошо знаешь цену, подруга моя, сестра моя лунная.

Ауфрика затрясла головой:

— Нет…

— Да, и еще раз да! Мы обе бросали руны судьбы. Наступило время, когда один уходит, другой остается. И если уходить приходится чуть раньше, но с доброй целью, что в том плохого? Дети приглядят за господином. Не смотри на меня так, лунная сестра. И ты, и я знаем, что не расстаемся мы, а только уходим в открывающуюся дверь, но тусклые очи этого мира так плохо видят. Радость ждет нас, не печаль!

Знала ее Ауфрика всегда тихой и спокойной, но словно светилась и сверкала радостью госпожа Лепесток в эту ночь. И откуда взялась красота у нее, несшей кубок домой!

Там наполнила его госпожа Лепесток вином, лучшим из сделанного в тот год Ауфрикой. До краев налила она кубок, подошла к кровати своего господина и положила руку ему на лоб. Он тотчас проснулся и, смеясь, сказала госпожа ему что-то на родном языке. Рассмеялся он ей в ответ и отпил половину из кубка. Она допила остальное и упала в его жадные объятия, и легли они рядом, как муж и жена, довершив все должное, пока садилась луна и рассвет взбирался на небо.

А вскоре увидели все, что госпожа понесла, и местные женщины уже не так сторонились ее, а стали запросто говорить с нею о всяком, что полезно для женщины в это время. Всегда благодарила она их приветливо, и в ответ понесли ей небольшие подарки: тонкой шерсти на ленту, еды, что полезна беременной. Больше не ходила она в горы, а работала по дому или сидела, молча уставясь в стену, словно видела на ней то, что сокрыто было от прочих.

И Лентяй обжился в деревне. Вместе с Омундом повез он в Джорби годовую подать и товары. Вернулся Омунд довольный, сказал, что господин Лентяй заключил выгодную сделку с мужами-салкарами, и деревня выгадала от нее больше, чем за предыдущее годы.

Настала зима, когда люди стараются не отходить далеко от дома. Лишь перед сочельником ожила деревня: пировали в честь уходящего года, женщины бросали в огонь плющ, а мужчины — остролист, чтобы счастье посетило их в наступающий год Морского Змея.

Весна выдалась ранней, и лето настало быстро. В тот год в деревне появилось немало младенцев. Роды принимала Ауфрика. Госпожа Лепесток уже никуда не отлучалась из дому. Но женщины следили за ней внимательно и втихомолку удивлялись: хоть и рос живот, тонким оставалось ее лицо, палочками казались руки и двигалась она так, словно тяжесть эта была ей не по силам. Но будущая мать всему улыбалась и радовалась жизни. А ее муж вроде бы ничего и не замечал.

Время ее пришло, когда высоко встала луна и ночь озарилась блеском, словно огнем, что светил ей и Ауфрике со звездного алтаря. Ауфрика достала масло, проговорила над ним заклинанье, написала руны на животе госпожи и на ее ладонях, и на ногах, а последнюю руну — на лбу.

Тяжкими были родовые муки, но закончились и они, когда в доме запищал не один младенец, а двое. Рядышком лежали они на кровати: мальчик и девочка. Не в силах поднять голову с подушки, повела госпожа глазами, поняла ее Мудрая Ауфрика и быстро подала серебряный кубок. Чистой воды налила она и держала, пока госпожа, осилив безмерную слабость, подняла правую руку и омочила в ней кончик указательного пальца. Им прикоснулась она к девочке, сразу затихла та и лежала, озираясь странным, как будто осмысленным взором, словно понимая все, что происходит.

— Элис, — сказала госпожа Лепесток.

Потрясенный, едва сдерживая дрожь, стоял рядом с кроватью господин Лентяй, понимая, что кончилось время покоя и что неизбежна утрата. Но и он обмакнул палец в воду, тронул лоб мальчика, который громко кричал и размахивал ручонками, словно в битве, и сказал:

— Элин.

Так получили дети имена и стали расти. Но прошло четыре дня после их появления на свет, и госпожа Лепесток закрыла глаза и более не просыпалась. Так по-своему ушла она из Роби, а с ее уходом поняли люди, что общая это потеря. Господин Лентяй позволил Ауфрике и женщинам обрядить ее достойно, а затем завернул в шерстяной плащ и унес на руках в горы. И глядя на его лицо, не спрашивали мужчины, куда он идет и нужна ли их помощь…