Ник Перумов - Алмазный меч, деревянный меч (Том 1)

Агата слушала молитву. Сколь же велика, наверное, власть этого нового бога, если он дал в руки хумансам страшную, неодолимую боевую магию, на исконных землях Дану, эльфов, гномов, орков, троллей, кобольдов, половинчиков, хедов, гурров, гаррид и многих еще иных — помог создать мрачную Империю, страх и ужас всех нечеловеческих рас, ненасытное чудовище, пожирающее сердце и печень своих врагов, отхаркивающееся легионами, что идут все дальше и дальше, до самых океанских берегов. И вместо гордых лебединых кораблей эльфов и Дану, что неслись по волнам в стремительном полете, моря теперь раздирают таранные носы боевых галер, окованных красной медью…

…А Епископат усердствует, по вековому правилу «разделяй и властвуй», и вот уже полезные Империи Вольные, народ непревзойденных воителей, объявлены допущенными к причастию, вот уже покорившиеся половинчики объявлены «просвещения путем идущими», их городишки и деревушки обложены тяжкой данью, церковной, орденской и имперской десятинами, но — оставлены в относительном покое.

Церковь и маги милостиво позволили кое-как торговать загнанным глубоко под землю гномам, выполнять кое-какую черную работу оркам, троллям и гоблинам, пропускают они на имперские рынки и мрачные караваны кобольдов.

А богомерзкие Дану и эльфы объявлены вне закона. Как и несдавшиеся хеды, гурры, гарриды. Но эти едва ли по-настоящему понимают, что происходит, убийцы они и дикие кровопийцы, с ними вели беспощадную войну еще Дану, прежние хозяева лесов…

Руки Агаты, не требуя вмешательства головы, все это время усердно драили железные внутренности котлов.

— Ты что, уже закончила? — Эвелин придирчиво оглядела оттертую до немыслимого блеска сталь. — А вот мы сейчас проверим…

— Эй, вы, там, на головном! — завопили сзади.

Агата подняла голову.

Здоровенный фургон господина Онфима-первого тянула аж шестерка запряженных парами лошадей. На передке восседал Еремей — заклинатель змей; впрочем, сейчас он не восседал, а как раз напротив, подпрыгивал и размахивал руками.

— На головном! Помолились ужо, аль нет? Господин Онфим спрашивают! И еще — слухай сюды! Господин Онфим данку немедля к себе требуют!

— Помолились, помолились, — буркнул Нодлик.

В мутноватом взгляде Кицума, устремленном на Агату, мелькнуло нечто похожее на сочувствие.

Хозяин бродячего цирка имел несчастье проснуться слишком рано. Обычно в пути он продирал глаза не ранее полудня. Молился; после чего брался за дела. Собственно говоря, это означало неприятности для всех без исключения артистов, в том числе и для братцев-акробатцев; лишь Смерть-дева, с энтузиазмом согревавшая господину Онфиму-первому по вечерам постель, могла чувствовать себя в относительной безопасности.

Здесь, посреди Суболичьей Пустоши, с висящим на плечах Смертным Ливнем, быть вышвырнутым из фургонов означало верную гибель. Господин Онфим и так был в ярости оттого, что добрую четверть сезонной прибыли пришлось отдать острагскому магу, наложившему на лошадей заклятье неутомимости.

Девушка-Дану скользнула за борт фургона, точно стремительная ласка. В ее движениях сквозила нечеловеческая гибкость и плавность, казалось, она не бежит, а течет, точно ручеек.

Обернувшийся Троша проводил Агату долгим взглядом и со вздохом причмокнул губами.

— Ну достанется ж сейчас этой стерве! — злобно хихикнула Эвелин. — Так я не пойму, мы что, без завтрака остались?

— Переживешь, — бросил невозмутимый Кицум. Как ни странно, он не торопился прикладываться к бутылке — то ли запасы и вправду иссякли, то ли ему во сне явился сам святой Сухорот, ненавистник пьющих.

Эвелин скривилась, однако смолчала — они как-то попытались вместе с Нодликом устроить клоуну «темную». Жонглер отлеживался неделю, а Эвелин пришлось изрядно раскошелиться, чтобы чародейка-косметичка исправила ей известную асимметрию физиономии. Больше задевать Кицума они не решались.

Гнев свой женщина немедля выместила на Нодлике. Втянув голову в плечи, тот принялся за стряпню.

Агата ловко увернулась от хлестнувшего совсем рядом кнута. Заклинатель змей разочарованно чертыхнулся.

— Доброе утро, господин Еремей, — медовым голоском пропела Агата, ухитрившись на бегу сделать реверанс. Ухватилась за борт повозки и одним движением оказалась внутри.

В фургоне господина Онфима было тепло. Печек тут имелось целых две, причем одна — обложенная камнями. В обоих уже горел огонь. Возле печек толкались братцы-акробатцы, крайне раздосадованные таким оборотом событий. Физиономии у обоих покрывала сажа.

Господин Онфим возлежал на сундуке-кассе, покрытом в четыре слоя одеялами. Рядом суетилась Таньша-Смерть, поднося дымящиеся плошки.

Да, небывалое дело. Господин Онфим погнал свою любовницу готовить! Обычно этим занималась рабыня-Дану; сегодня, видать, случилось что-то особенное.

Утруждать себя приветствиями хозяин цирка не любил. Даже с Таньшей он разговаривал, как правило, так: «Ну, готова? Сколько ждать можно? Задирай юбку, стерва, и нагибайся! А вы отвернитесь, скоты…»

— Мы проезжаем остатки Друнгского Леса, — прошипел Онфим. — Сейчас сделаем остановку. И пройдемся. Вдвоем с тобой. Бери свои причиндалы. Да не заставляй меня ждать! Не то…

— Да, господин Онфим, — Дану низко поклонилась.

«Грязные свиньи. Друнгский Лес! Западная граница земель Дану… последний оплот. Я знала, что он окажется на нашем пути… Он звал меня, он узнал меня за десяток лиг — однако не смог разглядеть ошейник на моей шее… Великие Боги, Онфим, оказывается, неплохо знает историю!.. И мне вновь придется смотреть, как нога жалкого хуманса попирает священную землю моих отцов!..»

Однако сделать она все равно ничего не могла. Ошейник заклепали умелые чародеи.

Онфим отбросил одеяла. В темно-зеленом охотничьем кафтане, в высоких сапогах и с кривой арцахской саблей на поясе он совершенно не походил на содержателя бродячего цирка, недавно разменявшего шестой десяток, отрастившего изрядное брюшко, большого любителя пива и женщин — как человеческих, так и нечеловеческих рас. Невесть куда исчезли одутловатые щеки, а блеклые глаза горели настоящим, живым огнем — такого не случалось даже в самые счастливые моменты его жизни, когда он считал выручку.

— Я жду, — холодно напомнил он. Агата молча поклонилась.

— Еремей! Останавливаемся, — скомандовал Онфим.

Братцы-акробатцы глядели на Дану злыми крысиными глазками.

Догнать головной фургон, схватить теплый плащ — единственную оставленную ей вещь, натянуть дорожные сапоги было делом одной минуты. Повозки со скрипом остановились; Кицум, разинув рот, глядел на хозяина.