Древесный маг Орловского княжества (СИ) - Игорь Васильевич Павлов
Отрицательно мотаю головой.
— Дарьюшка, у меня коза снова сбежала! — Кричит бабка, выскакивая с крыльца дома, мимо которого идём.
— Поищу, баб Люб! — Отвечает Дарья бодренько.
— А у меня муж, — воет тётка с другой стороны.
— Найдём, тёть Клав, — и этой говорит.
— Эй, Ярик! — Слышу из окна подростковый, но грозный голос. — Ты помнишь, что мне должен?
— Помнит, помнит, — обозначился толстый русый парень лет семнадцати на вид с другой стороны улочки, куда я и посмотрел сдуру.
Руки свои крупные на забор облокотил, травинку в зубах держит и щурится. Ну и ряха. Даже здесь акселераты ходят. На парном молоке отъелся.
— Чего глазеешь, Ярик? — Скалится на меня толстяк. — Пока долг не отдашь, не вздумай помирать.
— Борь, заняться нечем? — Вмешалась Дарья, щурясь.
— Прости Василискина, сегодня он — твоя добыча, — поднял здоровяк лапы кверху, демонстративно сдаваясь, и рассмеялся.
— Вот на ком пахать надо, — хмыкнула себе под нос моя спасительница и ускорилась.
— Я на тебе скоро женюсь! — Крикнул ей в след толстяк и заржал дебильно.
— Мечтай, дубина, — усмехнулась Дарья и встала вдруг. — Иди, кайся, горе луковое.
Бабушка худощавая и крохотная на встречу бежит, чуть ли не запинается. Синеглазая, совсем дряхлая. Вроде как Нюра зовут. Прямо вцепляется в меня, целует в обе щеки и плачет.
А я не знаю, куда и деться. По сторонам из — за изгороди люди посмеиваются.
— Идём, ба, — тащу её сам подальше от злых глаз. Дарья уже ретировалась, я даже не понял куда. И не поблагодарил, что довела сюда.
Не я кашу заварил, не я отличился. А чувствую всё, будто наоборот.
Удивлённо старушка посматривает, когда под руку беру и веду по дорожке.
— Внучок, обещай, что больше не полезешь в этот проклятый лес. Забудь ты об этой дурочке уже. Она ж издевается над тобой, — причитает баба Нюра.
— Хорошо, — отвечаю односложно.
— Как сын умер, вся деревня распоясалась, — бубнит себе под нос.
— У меня с памятью проблемы. Где наш дом, подскажи, — растерялся я под взглядами соседей. Они, как специально, с обеих сторон за своими заборчиками стоят и смотрят, взглядами провожая.
Как будто все и ненавидят.
— Ох, беда, — комментирует бабуля и дальше ворчит. — Ну ничего, мы всё переживём. Всё наладится. Это они нам за барона покойного мстят. Управы на них больше нет.
На самой окраине оказалась наша изба. Самая захудалая и покосившаяся. Двор в разрухе, из живности пара полудохлых кур. Сарай на заднем дворе разваливающийся. Огородик крохотный. Зато корова своя есть, бабуля её Милавой с любовью называет, подавая мне молока прямо с порога.
Ем хлеб чёрствый, молоком запивая. Половицы поскрипывают, бабуля хлопочет. Легко на душе вдруг стало.
Ведь это шанс начать всё с чистого листа. Пусть и с такой репутацией мне достался парень. Но он же ещё молодой. Шестнадцать лет, вся жизнь впереди.
К закату бабуля печку растопила, чай сделала и яичницу, куда лука зелёного постругала со словами:
— Как ты любишь, Ярушка.
После ужина в комнатушку парня вошёл, где койка, стул, да тумба. Коморка за шторкой, которую и комнатой нельзя назвать.
Стал вещи парня изучать. Ведь теперь они мои. В верхнем ящике тумбы: резцы по дереву всех мастей, фигурки и заготовки. В среднем: кошель тряпичный, думал с монетами, а там пуговицы всякие. И зачем они ему? Там же связка поржавевших ключей. А в нижнем безделушки мелкие, две брошки металлические, пошарпанные и платок бледно — розовый с вышивкой незамысловатой.
Бабуля с тазиком воды приковыляла.
— Ярушка, давай ноги помоем, — предлагает и сама корячится, чтоб мне лапти снять.
— Я сам, бабушка, — отвечаю ей.
Смотрит с ужасом в глазах.
— Да как же, ты ж наш барин, — недоумевает даже.
— Сам, сам, — отправляю её.
Мда, похоже, парень на бабке и отыгрывался. Только она его барином и считает. А вся деревня ржёт. Но нельзя же так.
Получается, не простой я человек здесь. Наряду с тем, что дураком считают, у меня баронский титул и поместье, где нам страшно жить из — за каких — то призраков. Иначе что мы тут с бабулей делаем в самой дрянной халупе?
— А далеко до поместья, ба? — Спросил, выходя на кухню, где бабушка над свечкой сидит, сгорбившись и вообще не двигаясь.
Со спины её вижу скрюченную. Десять секунд без всякой реакции, и у меня в груди похолодело, ибо в фильме ужасов себя ощутил. Но потом раздалось тихое:
— Недалеко, Ярушка. Но ты обещал мне, что никогда туда больше не пойдёшь.
— Хорошо, ба, — соврал ей.
Если я теперь здесь насовсем, с такой жизнью точно мириться не буду.
— В уборную сходи заранее, не забудь, — слышу от неё угрюмое. — И укладывайся, во двор ночью ни ногой, с нашей стороны нечисть всякая и повадилась бродить. Обереги поганцы все перетаскали, поздно увидела. Но один схоронила на запас, нас в избе сбережёт.
Вернулся к себе, так во двор и не наведавшись в уличный туалет.
Стал снимать штаны, а трусов никаких и нет. Оставил всё, как было. Так и прилёг на жёсткую койку в одежде, потому что противно было укрываться явно не свежим одеялом.
Темнеет, сверчки затрещали. Но сердце беспокойно, и оно не даёт уснуть. За стенами лают собаки, слышен шорох, изредка хлопают двери и скрипят калитки. Тело устало, но разум не хочет спать.
А что если я уже не проснусь? А что если всё это сон, и завтра я снова окажусь в жестокой реальности в своей инвалидной каталке.
Резкое кудахтанье кур вырывает из накатывающих грёз. На улице вроде спокойно, больше нет суеты. Но это не так!
Волосы на руке дыбом встают отчего — то. Некая волна аж накатывает, всколыхнув сам воздух. Собака гавкнула где — то неподалёку от дома и заскулила жалобно. Слышу топот копыт! И он стремительно приближается.
— Нет! Не вздумай! — Раздаётся в мозгу писклявый голосок.
— Что за⁇ — Озираюсь по комнате. — Кто здесь?
— Не здесь, а в тебе, я лесной дух, вы называете нас спорами.
— Не все вылезли что ли?
— Я рискнул и выжил. Но случилось нечто вопреки законам Заговорённости. Я не овладел разумом, и остался заключён в твоём сердце. Теперь если умрёшь ты, умру и я. Поэтому не вздумай высовываться. Первый Вой «страха» должен был предостеречь тебя сильнее. Второй, очень близкий, заставит трепетать и сделает уязвимым. Чую в стае есть Старший, а он очень опасен. От его воя не устоять.
Протараторило так быстро, что едва
