Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Светлана Дильдина
Лес за ними стоял над высоким берегом, сплошной стеной. Темные ветви шевелились, словно деревья надвигались на мальчика — и шептали, шептали что-то безнадежное и угрожающее. Все тело болело от ударов о камни, и грудь болела — нахлебался воды, и потряхивало от промозглого ветра — а ветер над рекой резвился вовсю, обиженный, что лес не пускает его в свое сердце…
— Может, али, отвезти его в деревню за скалой, там оставить? Пусть разбираются, чей он и откуда вылез, и лечат, если надо, — сказал еще один из всадников. — Тут же близко, меньше часа потратим.
Молодой мужчина с рубином на браслете подумал и согласился, хотя, кажется, будь его воля, бросил бы спасенного обратно в реку.
Пока все оборачивалось не так плохо. Если повезет, в той деревушке можно будет и вовсе остаться. Если же и там люди недобрые… то сразу сбежать, или придется снова жить как на прииске, выжидая удобного момента.
А его даже расспрашивать перестали, потеряв интерес. Быстро разошлись, устроились в сёдлах и двинулись вдоль берега. На миг мальчишка подумал, что его всё же бросят на берегу, но рука, что вытащила из реки, подхватила — и вот он уже сам в седле своего спасителя.
— Ух! — выдохнул, цепляясь за густую шерсть на шее грис. В первый раз сидел на ком-то живом. Конечно, грис носят тяжести, но все-таки немал вес двоих человек — справится ли? Понял, что сказал это вслух.
— Ты ничего не весишь, — засмеялся юноша.
Спасенный робко улыбнулся в ответ:
— Я впервые сижу на такой зверюге.
— И как, нравится?
— Она дышит, — сказал неуверенно, вызвав новый всплеск веселья у спутника. Заслышав голоса и смех, старший обернулся, брови его сдвинулись, но он промолчал.
У этих двух был одинаковый знак-татуировка на левом плече, золотой. Общий Род. Братья? Совсем не похожи, хотя, если приглядеться, угадывалось что-то общее в разрезе глаз, форме рта. И кого надо первым слушать, неясно — вроде старший тут всем распоряжается, но согласился ведь забрать найденыша с берега, хоть вовсе этого не желал. А у младшего — ни одного украшения. Значит, он беднее других?
Грис неторопливо семенили по тропе вдоль реки. Брод, как узнал мальчик, был совсем рядом; процессия выехала бы по дороге прямо к нему, если б не младший, заметивший тонущего.
— Все твои рыжие волосы, — говорил он весело. — Я решил посмотреть, что такое, кто бултыхается так отчаянно — человек или зверь? А тебя все несет и несет течением!
Мальчик слушал. Смотрел на шерсть грис, на дорогу, на темно-мохнатую стену леса — только не на реку, от нее уже тошнило. Чувствовал за спиной спутника своего — тело его казалось непривычно горячим: может, это у самого жар после холодной воды? А тот заметил, что найденыш понемногу завертелся в седле.
— Ты оклемался? Рассказывай.
Тон, хоть и дружеский, не подразумевал возражений. Что эти люди — не погоня за ним, да и вовсе безразличны к нему, мальчишка давно уже понял, так почему бы не рассказать? Подбирать слова оказалось непросто, на прииске с ним бесед не вели. Говоря, раз за разом пытался обернуться, чтобы обращаться к человеку, а не голове грис, пока спутник не стукнул его слегка по уху — сиди уже смирно!
Этот юноша казался проще остальных всадников. У него был шальной взгляд и живая улыбка, он откровенно забавлялся, наблюдая за своим “уловом”, но это не казалось обидным или опасным. Да и как бояться того, кто спас жизнь? За долгое время для мальчишки это был, пожалуй, первый человек, от которого не хотелось прятаться. Было немного жаль, что ехать им недолго, а потом навсегда расстанутся.
…Сильным он не был — при такой-то пище и жизни, но, к удовольствию приисковых, оказался выносливым, ловким и цепким. Полукровка, так они говорили. И без того-то никчемный, найденыш, подобранный неподалеку от прииска, без памяти и умений. Оборванный, грязный. Пусть скажет спасибо, что кормят, не выгнали в чащу хищникам на добычу. А сами не заметили бы, сядь рогатый ворон им на голову… Рабочие подобрали его в лесу, и охрана согласилась оставить — лишние руки не помешают, коль можно не церемониться. Что было до этого, память не сохранила.
На небольшом прииске на берегу речушки добывали агаты. Он полюбил эти камни, на сколе полосатые, чаще серые с лиловыми и белыми полосами и словно грядой древесных макушек. Всмотреться, и кажется — рассвет над обрывом в тумане. Но было не до разглядываний: если только пару раз за день получил подзатыльник, праздник, можно сказать.
Два десятка работников, а годных для продажи агатов попадалось все меньше, отчего старшины становились злее и злее. Еще бы, с каждой луной люди все больше задумывались, стоит ли оно того, или бросить опасное дело. Их тоже могли отыскать…
Лагерь переносили на новое место, но мало что менялось; начинали поговаривать, что местные духи сердятся, пряча ценные камни. Приисковые рабочие не были трусами, трусы не забираются в глушь, — но и они не всегда справлялись со страхом. Их злило, что он не боялся, а он не мог объяснить, откуда знает: незримые или хищники его не тронут.
Мальчишка не стал сборщиком — не доверяли. Думали, верно, что сделает где-нибудь тайник. Или просто считали глупым, не способным отличить камень от прошлогоднего помета оленька. Полукровка, этого довольно для презрения. Хотя он слышал как-то: в Чема, в землях, куда продавали агаты, полукровок немало, и ничего, живут. Но в людное место он не хотел. Но и один не хотел оставаться, и во время сезона дождей лучше было иметь крышу над головой. Поэтому он терпел. Поначалу, когда его только нашли, и вовсе мало что сознавал, потом… начал задумываться.
Ему полагалось бояться леса — во всяком случае, местные были уверены, что никуда найденыш не денется. Считали, он трудится здесь из страха. Он же с каждым днем все сильней понимал — темной чащи, где по словам рабочих сплошь хищники, змеи, ядовитые пауки и всякие прочие ужасы он не опасается вовсе. А вот оставаться на прииске сил больше не было.
Он сбежал ночью, прокравшись мимо охранника, и направился куда глаза глядят. Шел не меньше недели, днем
