Татьяна Тихонова - Дьюри

— Ты должна спасти дьюри… Ты должна спасти дьюри…

Я проснулась. Я так и уснула возле пирамиды на полу, лишь гемма Лой подложил мне подушку да укрыл одеялом…Бублику спал возле моего лица на подушке. Его пушистый беличий хвост отчего-то там в его сне мотался из стороны в сторону и по моему лицу…

Положив руку на вздрагивающее тельце байсенка, я улыбнулась, почувствовав, как он вздрогнул и проснулся. Его мордочка ткнулась мне в ладонь и куснула легонько.

В окно ярко светило солнце. Печь уже топилась, а с улицы слышался шум множества голосов. Кто-то сильно застучал в окно. Стекло задребезжало под ударами. И гемма, выглянув, заулыбался:

— Кто там? — услышала я слабый голос Оса.

— Никитари… — радостно проговорил старый улла и заторопился к выходу.

Встретившись со мной глазами, он улыбнулся:

— Вставай, доченька, пошли гостей встречать…

Оставаться в доме я больше не могла… Вытянувшееся тело Харзиена, еле видневшееся в пирамиде, его спокойное сейчас лицо, не давало мне ни о чем думать… И я, быстро вскочив, как была в легкой черной тунике выбежала на крыльцо… И остановилась. Гемма Лой стоял рядом со мной и я видела, как он улыбается…

Вся поляна, еще вчера поросшая высокой травой, сейчас была уставлена множеством шатров. Уллы, тиану… Все было в движении. Множество лошадей, повозок, ардаганы и кони паслись поодаль…

Я же, обалдев от такого количества народа, после тишины этой, как мне казалось, заброшенной деревни, сейчас искала глазами того, чье имя мне показалось спасением. Никитари…

А вот и он. Улла махнул приветливо мне рукой. Окруженный множеством воинов, он вскоре отделился от них и торопливо подошел к нам. Взяв руки геммы в свои, он пожал их и обернулся ко мне и улыбнулся:

— Здравствуй и ты, Олие.

— Здравствуй, Никитари, — ответила я и грустно улыбнулась, отчего-то вспомнив, как он оказался у меня на руках, и немного времени прошло с тех пор, а как все изменилось. — Как Милиен, Брукбузельда? — спросила я.

Никитари кто-то окликнул, но улла, быстро ответив, опять повернулся к нам:

— Хорошо, О… Принц скучает и вспоминает о тебе часто, а Бру все мечтает пошить тебе самое красивое платье, — улыбнулся он.

— Никитари, — проговорил тихо гемма Лой, — ты должен знать, что произошло с королем… Пойдем в дом.

Улла сразу сменился в лице. Его небольшие глаза потемнели и сузились словно в ожидании удара. Но он молча прошел вслед за геммой.

Здесь, оказавшись перед пирамидой, он некоторое время молчал. Тягостная тишина повисла надолго. Никитари всматривался в лицо дьюри сквозь зеленую толщу воды и словно пытался увидеть то, что могло произойти.

— Этого не должно было случиться… — вдруг он произнес мои слова, сказанные накануне, и я чуть не задохнулась от отчаяния. — Он столько сделал для победы, которой сейчас радуется вся страна…

— Война закончена?! — воскликнули мы с геммой в один голос.

Удивление и недоверие, и радость… все смешалось в этих словах. Неужели это случилось?! Но эта радость горько смешалась во мне с ощущением непоправимого…

— Да… — задумчиво ответил Никитари, кивнув головой, — временное перемирие, заключенное три дня назад у ивенгов в Галаовилле, закрепляющее границу вдоль реки Галы, было подписано окончательно с некоторыми уточнениями вчера. И король присутствовал и подписывал его… Э-эх! — с такой болью произнес он, и его рука сжала рукоять меча. — Говорил я ему: "Подожди, поедем вместе!" Но он спешил… Сколько еще этих тварей разбросано по нашим лесам!..

А я стояла позади них, прислонившись к стене, и не было сил слушать эти слова. Харзиен спешил, спешил сюда… И пришел, но пришел уже не он. Если бы не было войны…

2

Народу в эти дни понаехало множество в маленькую деревню уллов. Всех надо было разместить, накормить… Конечно, я могла бы остаться в стороне, но так мне было легче. Меньше думалось о том, что я не могла исправить… Гемма Лой так и сказал мне тогда в первую ночь, когда я, не в силах оторвать взгляд от дьюри, как пришитая, сидела и сидела у пирамиды. "Надо ждать… Он справится… Слишком много дьюри знает того, о чем мы с тобой даже не подозреваем… За ним стоят большие силы… Он и ведет себя не как обычный крэббер…", — сказал тогда старый улла и похлопал меня по плечу.

А с каждым его словом мне будто становилось легче. То ли его неравнодушие, участие смягчало мою боль, то ли старый хитрец колдовал потихоньку, но тяжесть непоправимой беды отступала от меня, ослабляя удавку на шее…

А иногда я и сама забывалась и с удивлением и с восхищением смотрела на всех этих воинов с пушистыми ушами, в искусно выполненных кольчугах и легких, блестящих доспехах, на ослепительных в своих атласных рубахах тианайцев, лихо гарцующих на тонконогих жеребцах… Первое время их было особенно много, долго вечерами звучали их песни, а потом тиану стали понемногу разъезжаться. Не сиделось им на одном месте…

— Зачем они все здесь собрались? — спросила я Никитари, глядя, как приветствуют очередного, только что подъехавшего гостя.

Прилетел он совершенно один на гнедом красавце ардагане, и мне теперь думалось, что его совершенно некуда селить… А Никитари ответил:

— Они хотят видеть короля, О… Никто не знает о том, что случилось. Здесь ведь собрались его друзья, те, кто шел с ним столько лет к этой победе… — тут он с улыбкой посмотрел на меня, — и которая кстати не случилась бы, если бы ты, Олие, не разрушила флейту Ошкура и не закрыла этот мир тогда…

Я вымученно улыбнулась. Тогда я сама оказалась в пирамиде, и до сих пор помню, как страшно смотреть на руки, по-хозяйски распоряжающиеся твоим телом. Что сейчас чувствует Харзиен? Чувствует ли он вообще что-нибудь? Может быть, он слышит сейчас нас?..

А солнце, вечернее, рассыпающееся сотнями лучей сквозь резную листву и хвою, играло на траве, на сбруе лошадей, на оружии воинов, на стеклах домов под соломенными крышами… Все улыбались, переговаривались… шум сливался в один многоголосый гул. Ощущение всеобщей радости отвлекало, уводило от мрачных мыслей.

И я, помолчав, вновь спросила Никитари:

— Кто это вновь прибывший? Какой конь у него… Знать, он не простая птица.

Улла усмехнулся:

— Да уж, Зееран не прост — это точно… На первый взгляд простой улла, а конь у него царский… Сам Вазиминг подарил ему коня за то, что спас он маленького принца Харзиена от чумы паучьей. Она ведь болезнь эта, темная, проклятьем вызванная, ползет от одного живого существа к другому и цепляется за того, кого ее темный хозяин изберет… А избирает он тех, кому путь предначертан яркий и косит тех косою смертною. — Никитари поежился, а я вдруг отчетливо увидела тоскливые глаза Лессо перед собой в тот день, когда видела ее в последний раз, — а Зееран, тогда он при детях царских был воспитателем, он жертву принес — руку себе отсек — древний обряд жертвования этот уже забываться стал, больно кровав он… Вот так то… Ну, пойду и я, поприветствую старика…