Татьяна Тихонова - Дьюри
Зет-351 сидела на рюкзаке. Оська не шевелился. И Бублику не слыхать… И тут машина нанесла удар. Спица сильно ударила мне в шею… Но наткнулась на что-то и отскочила… И еще одна, и еще… Я же отчаянно вцепилась в лапы, шевелящиеся у меня перед глазами, и отбросила железную тварь… Сороконожка, еще не успев впиться мне в загривок, легко вылетела вперед и упала на тропу.
Становилось совсем темно. Отступив с дорожки в траву и быстро укрывшись за деревьями, я увидела, как крэббер тенью скользнул вслед за мной…
Но я уже вынула меч… Не знаю, это было даже не заклинание. Древнее оружие в какой-то момент отзывалось на мой зов. И не вояка я, а иногда в такие минуты как сейчас, — когда слабое существо полностью зависит от меня, — во мне будто что-то закрывается… или открывается… Так и сейчас…
Старый тианайский меч повис в воздухе перед вялой фигурой крэббера, крадущейся за мной… Тихий звон металла перешел в нарастающий свист, и тело тяжело рухнуло на землю. А меч уже искал следующую жертву… И раздался скрежет металла о металл… Недолгая возня и все стихло…
А я уже бежала по деревне. Тревога не утихала во мне. Странная тишина… Мертвая… Двери многих домов раскрыты. И, чем ближе становился дом геммы Лоя, тем сильнее чувствовала я опасность и страх.
Вот и дом. Темные окна… Дверь распахнута. Взбежав на крыльцо, я влетела в дом и остановилась.
— Не ходи туда, О… — прошептал Ос.
Но я шагнула в темноту.
И зажгла свет.
И сердце мое словно ухнуло как-то страшно, словно с большой высоты в бездну и повисло… на тоненькой ниточке… Оно заколотилось бешено, забилось… То что я увидела, не должно было случиться!
В комнате лицом ко мне стоял Харзиен. Мой дьюри. Руки его висели плетьми вдоль тела. Его глаза были полуприкрыты, и по подбородку текла слюна…
А перед ним повис мой меч. Он и не мог иначе, ведь я призвала его защищать нас с Осом от опасности… И мой, мой дьюри был этой самой опасностью! Но я прошептала мечу:
— Уходи, Визару… Этого человека я тебе не отдам.
И меч растаял в воздухе, словно его и не было.
4
Дьюри слабо улыбнулся. И двинулся на меня.
— Не боишься… — прошептал он, — а зряя…
Харз сильно растягивал слова и подходил все ближе. Его глаза были безжизненны, как ни пыталась я найти в них хоть каплю тепла…
— Я ведь так люблю тебя… — проговорила я, отступая к двери, чувствуя как за спиной дрожит то ли Ос, то ли Бублику, то ли оба сразу, — ты был моей сказкой, моим самым сладким сном… Ты не можешь причинить нам боль…
На что я надеялась? Что этот остекленевший взгляд оттает, что эти губы вдруг улыбнутся по-человечьи? Вряд ли… Я видела Еллоя… Вот если бы…
И мои лопатки уперлись в стену. Лицо Харзиена нависло надо мной, он сглотнул слюну и, подняв ладонь, подбросил на ней горсть маленьких черных шариков. Я, посмотрев, уже не могла оторвать от них взгляд. Это были зеточки, совсем маленькие, они разбегались по руке дьюри…
И наши с ним глаза встретились. Его зрачки-точки впились в меня, что-то вдруг мелькнуло в них… И его ладонь сжалась в кулак.
— Беги… — прохрипел он, с силой сжимая руку. — Или убей меня! Ну! — крикнул он, что есть силы, — Лессо!!! Научи ее быть безжалостной!..
В эту минуту позади Харзиена мелькнуло полено и опустилось на его голову…
Дьюри, закрыв глаза, стал оседать на пол. А довольное лицо геммы Лоя участливо склонилось над ним. Я стояла, зажав рот руками, чтобы не закричать от отчаяния, меня трясло мелкой дрожью, а старик улыбчиво меня успокоил:
— Я все ждал, — проговорил он, — думаю, неужели ж дьюри и не справится с этой лихоманкой! — улла покачал головой, — уж совсем было, отчаялся… — и, не без усилия разжав кулак Харзиена, он кивнул удовлетворенно, — не дал им раскрыться, ишь ты!
Стянув рюкзак, я села на пол и некоторое время молча смотрела на распростертое тело дьюри. Лицо его просветлело, как тогда у Еллоя… Губы приоткрылись… Казалось, вот-вот он вздохнет и проснется, и его глаза улыбнутся мне… Но он лежал недвижим.
— Ты убил его? — прошептала я.
Гемма глянул на меня и рассмеялся:
— Зачем же мне его убивать, глупая? Он первый из всех крэбберов зеточку задавил, а его — убивать?! — и покачал головой, — не-ет, мы еще повоюем!
Старик поманил рукой что-то, и вскоре ему в раскрытую ладонь упала стеклянная, толстостенная бутылочка, с заткнутым тряпкой узким горлышком. В ней плескалась прозрачная жидкость. Улла зашептал непонятные слова быстро-быстро и открыл горлышко. Вода полилась над Харзом и остановилась, замерла, и вновь потекла… Но медленнее… Стало видно, как она струится, переливается на свету и раздваивается, растраивается на глазах… И зеленые холодные грани пирамиды заключили в свой плен дьюри.
Только сейчас, когда тепло малой надежды согрело меня, я увидела, что Ос выбрался из рюкзака и тащит за собой упирающегося Бублику. Наконец, они повалились оба на пол, а гемма рассмеялся, глядя на смеющегося Оса:
— Шустрый байсенок!
И я тоже тихо засмеялась. Байсенок, значит, этот зверек называется. И спросила гемму о том, что теперь мучило меня неотступно:
— Получается, гемма Лой, Харзиен крэбб употреблял?
Улла удивленно посмотрел на меня и пожал плечами.
— Да ты, я вижу, ничегошеньки-то не знаешь! Крэбберами ведь не только те становятся, которые его употребляют, это вот Еллой у Висы из этих будет… А зетка, если проткнула хребет, и мыслишки вынула, — тот же самый крэббер получится… Видно не легко ему пришлось, Олие!
— Ты же пробовал, отец, Еллоя держать в пирамиде, — проговорил негромко Ос, — и не помогла пирамида…
— Не помогла… — повторил его слова гемма, — не помогла, Ос, только дьюри Харзиен не обычный улла, мой мальчик…
Зеленая пирамида переливалась струящейся водой, которая будто текла и текла по стенам ее, а я не могла оторвать глаз от тусклого бессмысленного взгляда, устремленного из ее глубины на меня. Существо поднялось на четвереньки и пошло по стене, и повисло вниз головой… А потом упало и затихло.
И мне стало страшно…
Часть 9
1
Ночью я забылась тревожным сном. Часто просыпаясь, в жутком страхе оглядывалась вокруг себя… Взгляд мой вновь замирал на еле видимой в темноте, тускло поблескивающей грани пирамиды… Ухо тревожно пыталось уловить какие-то звуки, шорохи… Но все было тихо. И я опять закрывала глаза…
…И Виса Лэй пела мне песню. Ее колыбельная все больше пугала меня. Я просила ее не петь, но женщина пела и пела. А потом уходила от меня куда-то вдаль. Впереди нее, пошатываясь, шел Еллой. Очертания этих двух растворялись где-то вдали… А Лессо поворачивалась ко мне страшным потемневшим лицом и принималась хлестать меня по лицу ладонями, и говорила:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});