Павел Виноградов - Хозяин Древа сего

Орион сидел на грязных заплеванных ступеньках над входом в полуподвальный притон, откуда особенно сильно тянуло джином. Был страшно худ и одет в лохмотья. Рядом устроился симпатичный пес, давненько уже привязавшийся к нему. Сперва Орион пытался его гнать, но потом равнодушно, как и на все прочее, махнул рукой. Теперь пес ходил с ним как пришитый, лишь изредка исчезая по своим собачьим делам. Иногда Орион даже прикармливал его, если не забывал.

Двумя ступеньками выше развалилась вусмерть пьяная баба неопределенного возраста, механически укачивающая грязного младенца. Парадоксальным образом зрелище пробудило в нем образ Луны, но сейчас это не отозвалось острой болью. В душе Ориона зашевелилось что-то вроде удовлетворения, он криво улыбнулся подвывающей себе под нос бабенке, и вдруг чистым сильным голосом произнес на языке, звуки которого возвестили когда-то его счастье:

— Ныне блещет она средь лидийских жен…

— Ч-чё сказал, к-красавчик? — с трудом выдавила «красавица».

— Так луна розоперстая,

Поднимаясь с заходом солнца, блеском

Превосходит все звезды… — продолжал он сильно и горячо.

— С-совсем допился, скотти-ина нищая, — баба дыхнула проспиртованным чесноком. Младенец беспокойно завозился.

— …Струит она

Свет на море соленое,

На цветущие нивы и поляны…

Он видел перед собой не перекошенную личину, но прекрасное лицо жены, сливавшееся с образом несчастной поэтессы, бросившейся со скалы сказочного острова в древнем море. Но видение ушло, и баба вновь предстала во всем безобразии. Потянуло потом, мочой и перегаром. Женщина расхохоталась, безумно и злобно. Эти мерзкие звуки были отрицанием всего — незнакомых прекрасных слов, произносимых сидящим перед ней полутрупом, людей, погибающих бессмысленно и покорно, всей ее дурацкой жизни.

— Все росою прекрасной залито… — продолжал он отчаянно, но визгливый смех сминал чистый строй эллинской речи. К смеху прибавился надрывный вопль младенца, который трясся вместе с мамашей. Та, не глядя, сделала раздраженное движение, и заходящийся в вопле малыш полетел через перила вниз, к входу в подземный кабак, отверстому метрах в трех ниже.

Реакция Продленного мгновенно отменила пьяное оцепенение и дистрофическую апатию. Его прыжок через перила начался одновременно с движением мамаши, и когда младенец достиг земли, Орион был уже там, подставив протестующему против небытия комочку жизни костлявое тело, бывшее, однако, мягче булыжников мостовой. Обхватил малыша и прижал к себе. Мать не заметила ничего, визгливый смех оборвался, когда она разом провалилась в обморочное забытье. Пес, прыгнувший за Орионом, настороженно застыл в стороне, внимательно наблюдая за сценой.

— Пышно розы красуются,

Нежный кервель и донник с частым цветом, — закончил он стихи на ушко вдруг замокшему ребенку и вдруг понял, что тот — Продленный.

— Почувствовать в Ветвях Тень Продленного случается редко, — услышал он

знакомый, сильно грассирующий голос, и незаметно тронул рукав, убедившись, что булавка на месте.

Где только что был пес, стоял давешний юноша с поляны Дикой охоты. Теперь его принадлежность к Ордену стала для Ориона очевидна.

— Прости, что навязался к тебе в сотоварищи в собачьем образе, — добродушно проговорил парень, с улыбкой глядя на Ориона.

Сейчас, когда лицо его не было искажено ужасом, стало видно, что оно выражает ум и благожелательность.

— В последнее время за тобой надо было приглядывать постоянно — ты уже совсем постоялец Бедлама, еще натворишь бед на все Древо.

Он вытащил свою красивую трубку, поспешно набил, раскурил и затянулся с непередаваемым наслаждением.

— Как мне этого не хватало! — простонал он.

Орион молча смотрел, продолжая прижимать к себе младенца. Парень протянул к нему руки:

— Дай его мне, я пристрою и прослежу, чтобы продлился.

— Я сам, — прохрипел, наконец, Орион, неимоверным усилием воли приводя в порядок разъеденную алкоголем психику. — Ты оборотень?

— Нет, нет, упаси Бог, — хохотнул парень, убирая руки, — это ты меня видел псом, а остальные — придурком, который зачем-то возится с пьяным бродягой. Только покурить нельзя было, иначе ты стал бы выяснять, почему это пес все время ходит в клубах дыма. Частенько, впрочем, не выдерживал и отходил в сторонку. Да и поесть надо было, ты, доложу я тебе, неважный хозяин для уважающего себя пса, — парень негромко рассмеялся. Смех его был приятен.

— Такое может проделать только див, — Орион приходил в себя очень быстро — еще одно счастливое его свойство.

— Опять не угадал — я не Изначальный. Просто умею все это.

— Это невозможно, — пожалуй, сенсационных открытий для только что пришедшего в себя Ориона было многовато.

— Уверяю тебя, возможно вполне. Я и тебя научу, если хочешь.

Загадочный юноша внимательными, вовсе не молодыми глазами наблюдал за процессом возвращения человеческого образа напрочь спившемуся безумцу. Изысканная трубка в зубах прибавляла его облику внушительности.

— Так что тебе от меня нужно? — спросил Орион совсем уже нормальным голосом.

— Во-первых, ребенка…

— Я сказал, не отдам.

— Отдашь, потому что есть во-вторых.

— Говори.

— Они в Шамбале.

Орион замер. Ребенок, похоже, тоже. Впрочем, он тут же беспокойно завозился и с непосредственностью старого знакомого намочил лохмотья своего спасителя.

— Откуда ты знаешь? — процедил Орион, одновременно сам пытаясь понять, откуда.

— Потому что они меня интересуют, — серьезно ответил юноша.

Скуластое лицо с твердым ртом было безмятежно.

— Ты тоже искал их, — с утвердительной интонацией сказал Орион. Он чувствовал, что этому человеку можно доверять.

— Да.

— А та поляна?

Орион уже просчитал в уме все нестыковки в речах нового знакомого. Он, впрочем, вовсе не ждал, что тот будет с ним предельно откровенен, да в Ордене такое поведение и не принято.

— Кочевал с тем табором около года по местному времени, чувствовал, что рано или поздно он пересечется с Дыем. И я действительно отошел тогда к роднику под березами — хотел подумать в одиночестве. А назад прибежал слишком поздно… — Парень помолчал, потом жестко заметил, — Она убила Шаниту, мою подругу…

Лицо Ориона было непроницаемо.

— Послушай, — продолжал парень, — меня не интересует, кто ты, и что тебя с ней связывает. Но там, на поляне, я понял, что ты их ненавидишь. Поэтому я говорю тебе: «Они в Шамбале».

— А что мне, скажи на милость, Шамбала? Я сам мог догадаться, или идти туда по следу. Но меня-то в Шамбалу не пустят — там закрыто для всех, кроме Изначальных, или пришедших с ними… У тебя нет другой трубки?