Кейжд Бейкер - Мадам Айгюптос

— Вы ошибаетесь, уважаемый господин, — возразил Голеску: — Вспомните хотя бы историю об Амуре и Психее.[7] Каждый образованный человек помнит, как в наказание за любопытство юную принцессу заперли в комнате, где была огромная куча пшеницы пополам с просом. Бедняжке приказали за одну ночь рассортировать все зернышки, собрав пшеницу в один мешок, а просо — в другой. Непосильная задача для человека, но на помощь Психее пришли муравьи — а все потому, что когда-то давно принцесса не стала разорять муравейник, находившийся на тропе, по которой она обычно гуляла. Маленькие труженики не только разобрали всю кучу по мешкам, но и пересчитали зерна. Этот случай отражен в классической литературе, друзья. Об этом писал сам Аристотель, а кто мы такие, чтобы подвергать сомнению его слова?

— Но… — начал было директор.

— А теперь — внимание! — воскликнул Голеску и, отступив в глубину сцены, выдвинул вперед гроб, прибитый к деревянной раме, которая поддерживала его почти в вертикальном положении. — Вот он! Смотрите и удивляйтесь: перед вами — последний из мирмидионцев!

И величественным движением он откинул в сторону крышку гроба.

Эмиль зажмурился от яркого света и испустил пронзительный вопль. Он был одет в черный бархатный костюмчик чертенка, и к костюму были пришита еще одна пара набитых соломой конечностей. На капюшоне красовались длинные усы из гибкой проволоки.

— Раз, два, три! — Голеску захлопнул гроб, впопыхах прищемив крышкой один ус. — К сожалению, вы можете лицезреть мирмидионца в его, так сказать, натуральном виде только очень непродолжительное время, поскольку, хотя он очень слаб, но все еще способен воспламенять вещи и людей одной лишь силой своего взгляда. Но я изобрел устройство, способное защитить вас. Одну минуточку…

Под ропот толпы Голеску снова задвинул занавеску. Стоявшие в первом ряду видели, как его башмаки перемещаются по сцене то в одну, то в другую сторону. Потом послышался короткий таинственный стук, чей-то слабый вскрик, и алая занавеска снова отодвинулась.

— Ну а теперь, — сказал Голеску, — смотрите на последнего мирмидионца!

И он снова открыл крышку гроба. Эмиль, чьи глаза на сей раз были надежно защищены очками, хранил молчание. Так прошло несколько секунд, потом среди публики раздались смешки.

— А-а, вам кажется, он действительно слаб? Вам кажется, он безвреден? Что ж, тогда испытайте его удивительные способности к арифметике. Ну-ка, мальчик… да-да, ты, подойди сюда. Знаешь ли ты — только не говори мне сейчас! — сколько именно горошин лежит в твоем кувшине?

— Да. — Мальчик кивнул, моргая от яркого света факелов.

— А теперь, уважаемая публика, скажите: этот паренек из вашего города? Вы его знаете?

— Это мой сын! — выкрикнул цирюльник.

— Очень хорошо. Теперь мне нужен представитель полиции.

— Я здесь, — отозвался полицмейстер и, выступив вперед, зловеще улыбнулся Голеску.

— Превосходно. Ну, дорогое дитя, будь добр: сообщи господину полицмейстеру точное количество горошин, но только шепотом… Шепотом, я сказал!

Сын цирюльника послушно привстал на цыпочки и прошептал что-то на ухо начальнику полиции.

— Великолепно. Могу я попросить храброго господина полицмейстера записать сообщенное ему число на бумажке? — проговорил Голеску, которого прошибла испарина.

— Пожалуйста. — Полицмейстер черкнул что-то в записной книжечке, потом обернулся к зрителям и подмигнул — многозначительно и холодно.

— Отлично, — сказал Голеску. — А теперь с твоего позволения… — Он взял из рук сына цирюльника кувшин с горохом и поднес к одному из факелов. Потом он повернулся к Эмилю. — О, последний из мирмидионцев, взгляни на этот кувшин! Сколько в нем горошин?

— Пятьсот шесть, — ответил Эмиль тихим, но ясным голосом, который был отлично слышен во внезапно наступившей тишине. -

— Сколько?

— Пятьсот шесть, — повторил Эмиль чуть громче.

— Ну, уважаемый господин полицмейстер, не откажитесь сообщить нам записанную вами цифру, — сказал Голеску, снова поворачиваясь к начальнику полиции.

— Пятьсот шесть, — ответил тот и прищурился.

— Вот! — радостно воскликнул Голеску и, сунув кувшин в руки опешившему сыну цирюльника, ловко вытолкал его со сцены. — Хотите видеть еще доказательства? Пожалуйста! Кто еще принес кувшинчик с горохом или бобами?

Теперь над толпой возникло около полудюжины кувшинов сразу. Дети с пронзительным визгом проталкивались вперед, желая поскорее попасть на сцену. Кряхтя от натуги, Голеску подсадил на помост следующего мальчика.

— А ты у нас кто? — спросил он.

— Это мой сын, — сказал полицмейстер.

— Отлично. Скажи-ка своему папе, сколько у тебя зернышек! — выкрикнул Голеску, и мальчик что-то шепнул отцу. — Запишите, господин полицмейстер!

Потом Голеску выхватил у мальчика кувшин и поднес к лицу Эмиля.

— О, последний из мирмидионцев, сколько горошин здесь?

— Триста семнадцать, — был ответ.

— Ты уверен? — с некоторым беспокойством переспросил Голеску.

— Ведь этот кувшин намного больше первого.

— Триста семнадцать, — повторил Эмиль.

— Какое число вы записали, господин полицмейстер?

— Триста семнадцать, — ответил тот.

— Я спрятал в горохе большую луковицу, — с гордостью сообщил сын блюстителя порядка.

— Молодец, — похвалил Голеску, ссаживая паренька со сцены на землю, где он тут же удостоился отцовского подзатыльника.

Теперь уже взрослые мужчины стали проталкиваться вперед, размахивая кувшинами и банками с семенами бобовых, а также с просом и ячменем. Эмиль отвечал правильно; он не ошибся, даже когда ему предъявили горшочек с рисом, на дне которого находилась пара скомканных носков. Наконец Голеску, сияя улыбкой, поднял вверх руки.

— Итак, вы своими глазами видели доказательство того, что я действительно побывал в тайном храме древнего бога Осириса! — прокричал он. — Но это было только вступление, любезные господа. Сейчас вы будете удивлены по-настоящему, потому что мы переходим к основной цели моего приезда в ваш благословенный городок. Вот они, главные дары Осириса!

С этими словами он сдернул плотную серую ткань со штабеля каких-то коробок, стоявших в углу сцены, и свет факелов заиграл на стеклянных горлышках медицинских бутылок.

— Вот они, превосходные лекарства, составленные мною в точном соответствии с древнеегипетскими рецептами. Эти лекарства исцеляют не болезни, а человеческие несчастья. Цена — одна крона за бутылку — во многих случаях не покрывает и половины стоимости редких ингредиентов, истраченных на их изготовление, но я все равно готов продать вам эти лекарства даже себе в ущерб, потому что мое главное желание заключается в том, чтобы видеть людей здоровыми и счастливыми. Ну, кто первый? Всего одна крона!