Александр Меньшов - Бледное солнце Сиверии

Едва он это сказал, как я снова увидел красноватую дымку, но теперь чуть в стороне у деревьев. По форме она походила на фигуру тигра.

Эта дымка несколько секунд стояла среди елей, а потом с кошачьей грацией «пошла» в лес, изредка поглядывая на нас.

— Всё, — проговорил Тур. — Отделите голову и оставьте на шесте. Туловище сожгите.

Ратники всё делали быстро, и вот уже скоро на длинной еловой жерди торчала голова тигра, а в огромном костре, пованивая палёной шерстью, горела его туша.

«Рубины» собрали и снова уложили в мешочек, подальше от людских глаз.

Тур подошёл ко мне и вдруг спросил:

— Ты что-то видел?

— О чём это…

— Не юли. Куда пошёл дух?

Я указал рукой.

— Он оглядывался?

— Да. Три раза.

— Хвостом бил?

— Кажется, нет.

— Кажется?

— Точно нет.

— Хорошо. Значит, простил.

— Кто? Я не совсем пойму.

Тур махнул рукой, но потом всё же сказал:

— Мстить не будет. Это хорошо. Ладно, пора собираться в путь.

— Постойте. А как вы догадались, что я что-то видел?

— Мне Бажена говорила, что только твоё присутствие отгонит прочь дух зверя.

Тур вытер руки снегом и довольный пошёл к лагерю.

Отряд собрался, и мы выдвинулись к солеварне. Темнота застигла нас у входа в Спящий перевал. Я вспомнил, как добирался до лагеря почти сутки. Устал — нет слов. А теперь всю дорогу назад подрёмывал в седле.

Едва мы остановились переночевать, я укрылся шкурой и прилёг у костра. Спал почти без сновидений, хотя поутру в голове остались какие-то неясные образы, из которых вспоминались только тигр, гоблины и огромный жирный, похожий на гусеницу, шаман.

К обеду мы въехали в факторию.

Тур взглянул на следы побоища, но ничего не сказал. Он быстро переговорил с ратниками, в частности с Игорем, чуть позже с Семёном, потом пообщался с раненными работниками. У тела Лады сотник молча помолился, и, наконец, подошёл к мёртвому Форку.

— А он совсем не изменился, — вдруг сказал Тур, — сколько его помню.

Послышался свист.

— Что там? — крикнул сотник.

— К нам гости. Вернее, гость.

Мы вышли к крайней избе. По твёрдому насту шла одинокая фигура гоблина.

— Ох, ты! — задорно проговорил сотник.

Он шлёпнул меня по плечу, призывая идти вместе с ним на встречу.

Снег похрустывал под ногами. Из-под него проглядывали сухие ветки каких-то небольших кустов.

Идущий гоблин был чуть выше обычного их роста, доходя мне до груди. Его короткие кривые ноги, плохо скрываемые за платьем, шаркали по снегу.

— Шаман, — сказал мне Тур.

От гоблина чем-то воняло. Он остановился и в знак приветствия поднял вверх правую руку. Мы с Туром лишь кивнули головами.

— Я - Маква, — представился шаман.

Слышно было, что общее наречие давалось ему с явным трудом.

— Мы… готовы отпустить вас, — продолжал шаман, демонстрируя свои черные зубы.

— И что взамен? — сухо спросил Тур.

Гоблин прищурился, глядя попеременно, то на меня, то на сотника.

— Вы забрали Боранна.

Шаман замолчал, ожидая нашего ответа.

— Ну, во-первых, не мы, — сказал я, так и не дождавшись слов от сотника. Судя по всему, он не совсем понял, о чём идёт речь. — Но мы можем указать, где он находится.

По лицу Маквы трудно было сказать, рад он этой новости или нет.

— И где он? — ухмыльнувшись и снова продемонстрировав свои черные зубы, спросил шаман.

— Проход к поселку, — потребовал Тур.

Маква кивнул в знак согласия, а потом тут же добавил:

— Верните тела наших воинов, чтобы мы могли правильно их похоронить. Иначе они в этом мир вернутся тёмными уграми. Будут ночами ходить по Уречью, искать живых… Может, не только нас, но и… людей…

— Это приемлемо, — кивнул Тур.

Он вдруг вспомнил те странные рассказы об оживших мертвецах в предгорьях Срединного хребта. Не хватало, чтобы и в Таёжной долине бродили угры.

— Но нам нужны гарантии, — сказал Тур.

— В нашем мире слово, данное и другу, и врагу, ценится больше, чем жизнь. За его нарушение следует бесчестие.

Последнее он сказал с явной подоплёкой. Я подумал, что здесь на лицо какой-то подвох. Ведь мы, люди, тоже давали слово… Вернее его давал Ермолай. И потому можем попасть под понятие «бесчестие».

— Нам мало слова, — сказал Тур. — В моём мире оно ничего не стоит.

— Справедливо, — улыбнулся гоблин. — И каким образом мы можем убедить вас в своих мирных намерениях.

Тур задумался.

— Ты останешься в заложниках на солеварне, пока я не смогу убедиться, что мои люди благополучно добрались до Молотовки. Если ваше слово будет нарушено, то мы будем вынуждены предать тебя позорной смерти.

Сотник не объяснил, в чём состоит её суть, но по лицу шамана стало ясно, что он несколько испугался.

— Хорошо, даю слово. Я приду к вечеру.

Он снова поднял руку, как будто приветствовал нас, а потом, развернувшись на месте, потопал назад в кедрач.

— Вы ему верите? — негромко спросил я.

— Ему верю. Пошли, надо собираться.

— А кто останется в фактории?

— Не знаю. Сейчас решим.

Ратники, молча, выслушали сотника. Они тоже поинтересовались о том, кто останется здесь.

— Можем бросить жребий, — сказал Тур. — То, что я остаюсь — это безусловно. А вот…

— Не надо жребия, — подал голос я.

— Ты?

— Да. Чего терять!

— Хорошо. На том и порешим. А теперь нам надо изготовить подводы. Повезёте раненых на них.

Несколько часов мы сооружали что-то наподобие саней и к вечеру все было готово.

— Идёт! — закричал Егорка.

Он сидел на бочке с засоленным омулем.

Через белоснежное поле в уходящем свете солнца, спрятавшегося за тёмно-синими тяжелыми облаками, шла одинокая фигура шамана.

— Один! — снова прокричал Егорка.

— Запрём его в часовне, — предложил Добрыня.

— Да ты что! — возмутился кто-то из ратников. — Они и так освящённую землю осквернили, а ты говоришь…

— Тихо всем! Расходись по постам, — приказал Тур.

Шаман, наконец, доковылял к нам и, с насмешливой маской на лице, подошёл к сотнику, мол, не ждали.

— Пойдёмте, я покажу ваших бойцов, — сказал Тур и провёл шамана на задний двор, где на окровавленном сене виднелись сложенные тела гоблинов, а кое-где и их разорванные части.

Собаки засеменили следом за своим хозяином. Своё внимание они теперь больше уделяли гоблину, нежели мне.

Маква посмотрел на тела, и лишь краем глаза окинул раненых. Мне даже показалось, что в его лице просквозило презрение к пленным.

Мы к ним старались относиться терпимо, даже носили еду, но турора демонстративно не прикасались к ней. Воины сидели прямо на снегу, исподлобья поглядывая на нас.