Франческа Хейг - Огненная проповедь

С тех пор мы стали избегать протоптанных дорожек.

Весь оставшийся день Кип был подавлен: зондирующий разум Исповедницы преследовал меня со дня побега, но появление солдат еще более убедило его в реальности охоты за нами.

— Они так и будут за нами гоняться, — сказал Кип в ту ночь. Он не спрашивал, поэтому я не ответила. — Где бы нам укрыться? Я раньше мечтал только убежать как можно дальше от Уиндхема. Но «как можно дальше» — неясный конечный пункт.

— Мы не просто бежим. Мы бежим на Остров. — Я сама этого не осознавала, пока не произнесла вслух. И не осознавала, что Кип пойдет со мной. Но когда Исповедница оставляла меня в покое, являлся Остров: одиночный пик, возвышающийся над морской гладью. Оставив Уиндхем, мы двигались на юго-запад, к далекому побережью. Случайно ли так вышло или же я все это время невольно нас направляла?

По крайней мере Кип поверил мне, когда я сказала, что Остров существует. Кип уже про него слышал: выяснилось, что его знания об окружающем мире достаточно обширны, а пребывание в резервуаре стерло детали лишь его собственной жизни.

То есть Кип знал об Острове, но примерно то же, что и я, пока мне не стали проходить видения. Так же, как и я, он предполагал, что это всего лишь миф — слухи о райском местечке для омег, такие же расплывчатые и нереальные, как и предания о Другом месте: заморских землях, потерянных для нас после взрыва. Меня тронуло, что он не стал сомневаться в моих словах, когда я поведала ему о видениях про Остров.

— Так значит, Синедрион его действительно ищет? — спросил Кип. — До сих пор?

Я кивнула, вспомнив допросы Исповедницы.

— Думаешь, нам стоит идти туда, учитывая, что альфы преследуют нас по пятам и тоже ищут Остров?

Я сморщила нос:

— Знаю, положение кажется катастрофическим, но они бы не искали Остров, не будучи уверенными в его важности. Если мы хотим выяснить, что Синедрион делает с резервуарами, или попытаться собрать воедино твою историю, думаю, люди с Острова смогут нам помочь.

               * * * * *

Той ночью мне пригрезилась Исповедница. Она показалась такой же реальной, как поваленное дерево, под которым приютились мы с Кипом. Она стояла на высоком мшистом берегу и смотрела на нас с абсолютным безразличием, которые я хорошо запомнила со времен камеры сохранения. Яркая полная луна освещала ее лик. Единственный изъян на безупречной коже – клеймо на лбу. Бессмысленно бежать, бессмысленно кричать. Ее присутствие казалось всеобъемлющим, словно она всегда находилась здесь, только мы, глупые, этого не понимали. Когда я встретилась с ней взглядом, кровь, казалось, застыла в жилах. Меня разбудила боль в руках, а не Кип, который тряс меня за плечо и повторял мое имя.

Я царапала землю и гнилой ствол, за которым мы укрывались. Прежде чем пробудиться, я выскребла борозды сантиметров в пятнадцать. Под обломившиеся ногти забилась земля и кусочки прелой древесины. Я выла каким-то звериным воем, от которого сама ужаснулась, наконец придя в себя.

Кип склонился надо мной, все еще придерживая за плечо. Притянул меня поближе, чтобы и успокоить, и заставить замолкнуть. Я медленно выдохнула, принуждая себя стиснуть зубы, и прижалась лбом к его опущенной голове, подавляя нервную дрожь. Я ощутила, как соприкоснулись, словно отражая друг друга, наши клейма.

— Все в порядке, тс-с, все в порядке, — прошептал Кип.

— Мне опять привиделась Исповедница, прямо здесь.

— И ты решила вырыть тоннель, чтобы от нее сбежать?

Теперь, под его смешливым взглядом, страх показался абсурдным. Но хотя я усмехнулась, меня все еще трясло.

— Это всего лишь ночной кошмар, — произнес Кип.

— Для меня — не только.

Реальность представлялась одновременно и лучше, и хуже сна. Лучше, потому что на берегу над нами я никого и ничего не заметила, кроме мха и опавших листьев. Хуже, потому что телесное отсутствие Исповедницы еще ничего не значило: я не могла скрыться от влияния ее разума. Не убежать, не спрятаться, и тем более не окопаться в грязи. Исповедница искала нас, и я не могла от нее избавиться. Она превратила целое небо во всевидящее око, и я под ним оказалась беспомощной, пронзенной ее взглядом так же, как мой домашний жук булавкой Зака.

На следующий день мы двигались с еще большим усердием. Я почти нутром ощущала Исповедницу, как хроническую боль. Я вела ее за собой, и каждое место, мимо которого мы проходили, очернялось ее присутствием. «Омеги — сосредоточие радиоактивных загрязнений», — неустанно твердили нам альфы. Но в тот день я чувствовала, что несу в себе Исповедницу, как наполнявшую меня заразу, отравляющую мою кровь и просачивающуюся в окрестности, по которым спешили мы с Кипом. По крайней мере с момента нашего разговора об Острове мы поняли куда движемся: я знала, что Остров находился за сотни миль, но разговоры о нем словно сокращали расстояние.

Мы изменили маршрут, резко свернув на запад от дороги и реки. А перед этим долго пили, не зная, когда нам еще встретится источник. Но сейчас на первый план вышел голод. Мы частенько находили ягоды и грибы, но стали относиться к последним более осторожно после того как на третий день сильно отравились черными поганками.

На второй день после смены маршрута Кип поймал в небольшой запруде несколько мелких серебристых рыбешек размером с ноготь мизинца, используя мой свитер в качестве невода. Голод победил брезгливость — мы проглотили их сырыми. Я знала, что долго мы так не протянем. Однако вопреки моим ожиданиям Кип держался неплохо. В первые дни он с трудом владел своим телом — ослабленным и каким-то бесформенным после пребывания в жидкости бака. Даже кожа выглядела обвислой и отекшей. Сейчас, несмотря на все сильнее проступавшие кости, мышцы казались более рельефными, а тело потемнело от загара и грязи.

Поначалу на его нежной коже легко появлялись ссадины, а на стопах натирались болезненные мозоли, и нам часто приходилось останавливаться. Он по-прежнему двигался неуклюже, с сомнением и осторожностью заново открывая для себя возможности собственного тела. Но теперь он реже спотыкался и взял в привычку забегать вперед и подниматься повыше, чтобы осмотреться. Порой мне хотелось попросить его не напрягаться, беречь силы, но я не могла заставить себя подавить его радость, связанную с вновь обретенной ловкостью. Однако по мере нарастания голода даже Кип постепенно притих. Собственное тело казалось мне тяжелым, хотя я знала, что с каждым днем все больше теряю в весе. По ночам, лежа в канаве или яме, я не спала, думая о еде и мучаясь на жесткой земле, в которую упирались выступающие кости. Но, даже мучаясь от голода, я никогда не скучала по подносам с едой, каждый день появлявшимся в камерах сохранения.