Клайв Льюис - Принц Каспиан

– Вот, опять! – рассердился Мираз. – Вы пытаетесь представить дело так, что я ещё трусливей, чем ваша светлость?

– Ваше величество вольны говорить что угодно, – обиженно произнёс Глозель.

– Ты причитаешь, как старуха, Глозель, – сказал король. – Что посоветуете вы, милорд Сопеспиан?

– Не соглашайтесь, государь, – был ответ. – И то, что ваше величество сказали о сущности дела, весьма кстати. Это даёт вашему величеству повод для отказа, не затрагивающий вопроса о чести и храбрости вашего величества.

– Великие небеса! – вскричал Мираз, подскакивая. – Вы что, оба белены объелись? Вы думаете, я ищу поводов для отказа? Тогда уж прямо в лицо назовите меня трусом.

Разговор шёл в точности так, как желали оба лорда, поэтому они ничего не сказали.

– Я всё понимаю, – продолжал Мираз, уставясь на своих советников. Глаза его, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит. – Вы сами трусливы, как зайцы, и имеете наглость воображать, будто и я такой же! Повод для отказа, как же! Извинения, что не сражаюсь! Разве вы воины? Разве вы тельмарины? Разве вы мужи? И если я откажусь (как требует моё положение и военная целесообразность), вы будете думать и внушите другим, что я испугался. Так ведь?

– Ни один человек в возрасте вашего величества, – отвечал Глозель, – не прослывёт трусом среди разумных солдат, если откажется от поединка с великим воином в расцвете юности.

– Я, значит, мало что трус, так ещё и старикашка, из которого песок сыплется! – проревел Мираз. – Вот что я вам скажу, милорды. Своими бабьими советами, не имеющими отношения к делу, то есть к военной стратегии, вы добились совсем не того, чего хотели. Я собирался отказать. Теперь я приму вызов. Слышите, приму! Я не хочу терпеть позор из-за того, что колдовство или предательство заморозило вашу кровь.

– Мы умоляем ваше величество… – начал Глозель, но Мираз выскочил из шатра, и они услышали, как он выкрикивает свое согласие Эдмунду.

– Я знал, что он так и поступит, если его должным образом направить, – сказал Глозель. – Однако я не забыл, как он назвал меня трусом, и он за это заплатит.

Страшная суматоха поднялась на Аслановом холме, когда эта новость распространилась среди сподвижников Каспиана. Эдмунд с одним из советников Мираза размечали место для поединка, обозначая его кольями и верёвками. Два тельмарина уже стояли по углам, а третий – посередине одной из сторон, как маршалы турнира. Три других маршала должны были представлять Верховного Короля. Питер как раз объяснял Каспиану, что тот не может быть одним из них, поскольку его право на престол и стало предметом спора, когда густой, сонный голос произнёс:

– Позвольте, ваше величество.

Питер обернулся и увидел старшего из Пухлых Медведей.

– Коли позволите, ваше величество, – сказал тот, – я медведь, то есть я-то.

– Вижу и притом не сомневаюсь, добрый медведь, – отвечал Питер.

– Да, – сказал медведь, – так это всегда было правом медведей, выставлять одного из маршалов турнира.

– Не позволяйте ему, – прошептал Трам Питеру. – Он славное создание, но он нас опозорит. Заснёт и будет сосать лапу. Даже перед лицом врага.

– Ничего не могу поделать, – сказал Питер. – Он совершенно прав. У медведей есть эта привилегия. Ума не приложу, как о ней помнили все эти годы, когда столько всего другого было забыто.

– Пожалуйста, ваше величество, – пробасил медведь.

– Это ваше право, – сказал Питер. – Ты будешь одним из маршалов. Но запомни, ты не должен сосать лапу.

– Я и не буду, – обиженно отвечал медведь.

– Да, но сейчас ты ее сосёшь, – промычал Трам.

Медведь выдернул лапу изо рта и притворился, будто не слышал.

– Государь! – раздался тоненький голос где-то внизу.

– А, Рипичип! – сказал Питер, поискав глазами вверху, внизу и вокруг, как это обычно делают люди, когда к ним обращается мышь.

– Государь, – произнёс Рипичип. – Моя жизнь в вашем распоряжении, но моя честь принадлежит мне. Государь, единственный трубач в воинстве вашего величества – из моего народа. Я полагал, что нас пошлют с вызовом. Государь, мой народ обижен. Возможно, если вам угодно будет назначить меня маршалом турнира, это их успокоит.

На этом месте его прервал громоподобный шум – великан Ветролом разразился не слишком умным смехом, приступам которого подвержены даже лучшие из великанов. Но он быстро совладал с собой и к тому времени, как Рипичип поднял глаза, выясняя, откуда шум, стоял уже серьёзный, как репа.

– Боюсь, это невозможно, – произнес Питер без тени улыбки. – Некоторые люди боятся мышей…

– Я замечал это, государь, – сказал Рипичип.

– …и будет нечестно по отношению к Миразу, – продолжал Питер, – если он увидит перед собой то, что может хоть немного ослабить его храбрость.

– Ваше величество – зерцало чести, – произнёс Мыш с изысканным поклоном. – Я всецело с вами согласен… Мне показалось, что я только что слышал чей-то смех. Если кто-то из присутствующих хочет испытать на мне своё остроумие, я весь к его услугам – как и моя шпага.

Ответом было глубокое молчание, которое нарушил Питер, сказав:

– Великан Ветролом и кентавр Громобой будут нашими маршалами. Поединок состоится в два часа пополудни. Обед ровно в полдень.

– Слушай, – сказал Эдмунд, когда они уходили. – Надеюсь, все нормально? Я хочу сказать, ты ведь сможешь его побить?

– Вот я и дерусь, чтобы это узнать, – отвечал Питер.

Глава четырнадцатая

Как все были очень заняты

Незадолго до двух часов Трам и барсук уселись среди остальных нарнийцев на краю леса, напротив сверкающей армии Мираза, которая была от них на расстоянии двух полётов стрелы. Между противоборствующими войсками располагался участок ровной травы, отгороженный для поединка. В дальних углах стояли Сопеспиан и Глозель с обнажёнными мечами, в ближних – Ветролом и Пухлый Медведь, который, несмотря на все предупреждения, сосал лапу и выглядел, надо сказать, чрезвычайно глупо. Зато Громобой на правой стороне поля – он стоял неподвижно, как статуя, и лишь изредка ударял копытом – выглядел гораздо внушительней, чем барон-тельмарин на левой. Питер только что обменялся рукопожатиями с Эдмундом и доктором и теперь подходил к арене. Всё замерло, как на ипподроме перед выстрелом к решающей скачке, только сейчас всё было куда страшнее.

– Я надеялся, Аслан вернётся раньше, чем до этого дойдёт, – сказал Трам.

– Я тоже, – отвечал Боровик. – Но оглянись назад.

– Крышки-кастрюльки! – оглянувшись, пробормотал гном. – Кто это? Огромные люди, прекрасные люди – как боги, богини и великаны! Сотни, тысячи, совсем рядом, сразу за нами. Кто они?