Наталья Турчанинова - Новые боги

Люди умирали прямо в поле за плугом, ведя скот к водопою, верхом на лошадях, держа в руках оружие, и у собственного порога, не в силах переступить через него. Рыбацкие шхуны оставались на воде с погибшими рыбаками, сети были переполнены мертвой рыбой. Торговые корабли не доходили до портов, блуждая по морю и неся на себе смерть.

Особенно жестоко чума бушевала в Египте. За две недели улицы и рынки Каира заполнились умершими. Погибла большая часть войск, и опустели крепости. Ни один уголок не пощадила черная смерть. На улицах остались лишь трупы.

Потом эпидемия докатилась до Александрии. Вначале каждый день там погибало сто человек, потом — двести, а в одну из пятниц умерло сразу семьсот.

Генуэзские моряки занесли болезнь в Италию. И через год вся страна оказалась охвачена смертью.

Люди замертво падали на улицах. На городских кладбищах уже не хватало места для могил, и не было тех, кто мог бы хоронить умерших. Целые кварталы в городе стояли безжизненными, а в покинутых домах свистел ветер и пищали черные крысы.

После Италии болезнь перекинулась на Францию. И остановить ее было невозможно.

Пустели города и деревни, тень смерти витала над каждым…

— «Народ мой урукский гибнет, мертвые лежат на площадях, мертвые плывут в водах Евфрата!»[5] — тихо произнес Вольфгер, глядя в серые сумерки, окутывающие лес.

— Прошу прощения? — подал голос бетайлас, оглядываясь.

Кадаверциан отрицательно покачал головой, продолжая думать о своем.

Одна из последних волн болезни, о которой хорошо помнил мэтр, юстинианова чума — пришла из Египта, забирая тысячи человек ежедневно. Сто миллионов за пятьдесят лет — воистину великая жатва.

И вновь эпидемия черной смерти накрыла Европу, убирая богатых и нищих, крестьян и королей.

— «Ничего не поделаешь… Ты герой и правитель! Но дни человека сочтены. И царь тоже ляжет и никогда уже не встанет»[6].

— Ты снова начал разговаривать вслух сам с собой, — сказал Босхет на том же самом языке, что и Вольфгер. И ассирийский странно прозвучал в прохладной ночи осенней Франции, среди высоких желтеющих вязов.

— Знаю.

Бетайлас не любил, когда мэтр начинал цитировать древние предания или озвучивал собственные мысли. Воспоминания кадаверциана нередко порождали не менее жуткие призраки, чем чума.

— Ты все реже призываешь меня, — неожиданно произнес Босхет, глядя прямо перед собой.

— Не думаю, что ты страдаешь от полного отсутствия путешествий по этому миру. Тебя часто призывает Кристоф.

— Он не знает моей истинной сути, как и все остальные твои ученики. Мне приходится играть роль расторопного слуги. Таким легче управлять, легче отдавать приказы. Думаю, большинство некромантов ценит в подобных мне силу и выносливость, но они не могут использовать все мои способности до конца. Им было бы затруднительно общаться со мной, если бы они знали, какой я на самом деле.

— Да, они вряд ли в курсе, что ты можешь цитировать древние шумерские предания, — рассмеялся Вольфгер. — А ты, значит, беспокоишься о душевном благополучии клана?

Бетайлас повернул голову и сверкнул глазами:

— Представь себе.

— И тебе не нравится новая роль?

— Я привык, — равнодушно отозвался дух-убийца. — И даже получаю некоторое удовольствие от нее. Но с тобой можно быть самим собой. И, клянусь Эррой[7], когда ты умрешь, поговорить станет не с кем.

Вольфгер улыбнулся.

— Надеюсь, это произойдет еще не скоро.

Бетайлас буркнул что-то неразборчивое и снова погрузился в размышления. А глава кадаверциан подумал о том, что это существо намного более древнее, чем он сам, и помнит времена еще до потопа. До первого потопа, естественно. И до первой чумы.

— «Все проходит», — пробормотал мэтр задумчиво, вспоминая известное изречение, высеченное на кольце Соломона.

А Босхет, обладающий отличным слухом, тут же подхватил:

— «Пройдет и это…» Только я бы написал по-другому: «Все повторяется». Так гораздо точнее.

— Тебе ли не знать, — усмехнулся Вольфгер, глядя на огни, замелькавшие за деревьями. И заговорил, вспоминая об одном из последних Советов, который ему пришлось посетить: — Некоторые считают, будто болезнь распространяют асиман, — Кадаверциан оторвался от созерцания осеннего леса и взглянул на спутника.

— Чушь, — ответил тот резко. — Черная смерть родилась вместе с этим миром. Задолго до появления Огненных. Знамя чумы — алого цвета, а символ ее — крыса и блоха.

— Весьма поэтично, — отозвался Вольфгер и продолжил: — В этот раз чуму завезли вьесчи. Не специально, конечно. Пытались расширить зону своего влияния. Увеличить товарооборот. Но в тюках с их кораблей вместе с шерстью и шелком оказалась зараза.

Бетайлас громко засопел, обдумывая полученные сведения, и спросил безучастно:

— И что теперь?

— Теперь даханавар пытаются изолировать всех своих человеческих протеже. Вриколакос патрулируют окрестности, убивая больных, приближающихся к границе их лесов. Тхорнисхи режут всех, кто кажется им нездоровым. Фэри быстро обратили своих людей, не дожидаясь пока они заболеют. А асиман пытаются остановить заразу. Но пока безуспешно.

Босхет скептически хмыкнул:

— И с чего бы это им стараться?

— Они так же, как и мы все, не хотят лишиться источника пищи, — ответил Вольфгер. — А люди умирают слишком быстро.

Дух-убийца понимающе кивнул, хотя его не особенно тревожили подобные трудности. Он не зависел от человеческой крови и мог питаться пищей людей, хотя, в отличие от того же Шэда, предпочитал свежую плоть.

Волчий вой стих. Аромат прохладного леса неожиданно заглушил запахи конского пота, сырых шкур, дегтя, недавно срубленного дерева, человеческой крови и страха. Босхет с шумом втянул в себя воздух и привстал в стременах.

— Телега, — пробормотал он. — Люди. Трое. Может, поохотимся?

— Не в этот раз. Вперед, — коротко приказал глава кадаверциан и вонзил шпоры в бока своего коня. Тот послушно перешел с рыси на галоп и быстро помчался вперед. Следом несся жеребец Босхета.

Лошадь, запряженная в старую скрипучую телегу, испуганно заржала, чувствуя некроманта, и попыталась встать на дыбы. Люди с громкими криками схватились за вилы и серебряные кресты, но успели заметить лишь две тени, промелькнувшие мимо.

— Так и рождаются легенды, — глубокомысленно заявил бетайлас, сдерживая своего коня и оглядываясь на добычу, скрывшуюся из вида. — И какого дьявола они шляются по ночам? Думают, смерть не разглядит их в темноте?

Он хмыкнул, довольный собственной шуткой и снова оглянулся на недоступных теперь людей.