Николай Басов - Магия Неведомого

– Отлежаться тебе мы дадим, никто тебя не сыщет. И даже со жратвой и выпивкой отлеживаться будешь. А потом, глядишь, никому и не нужен ты станешь, как сейчас. Только крале своей, за хабар, что оттуда стянешь. – Падан уже терял терпение. – Ну соглашайся, Гиена. – Все теперь смотрели на него, а он смотрел на тарелку с недоеденным мясом и отчего-то думал, что не нужно было к нему прикасаться. А Падан договорил так: – Ты же нормальный вор, у тебя все получается, вот только… скидывать хабар ты не умеешь.

Гогот орков теперь прозвучал почти как помилование. Продавать хабар он и в самом деле не умел. Иной раз такую штуковину удавалось утырить, что другой какой семье на деньги за нее можно было бы год жить, а у него покупали так, что и на ужин с пивом не хватало. Потому что знали все о нем, знали: если как следует прижать, он согласится на любую монету, лишь бы хоть что-то выручить. Эх, воровская доля…

– Ладно, – уже жестко заговорил Падан, – выбирай, Гиена. Идешь на дело? Или… город без тебя обойдется, даже чище станет. Гных, окажи ему честь, найди капустный лист, пусть он мясо заберет. Все, вали, пока я добрый.

Гиена забрал мясо в грязном зеленом листике, который ему подал орк двумя пальцами с когтями, что только точильным камнем можно было укоротить, и пошел вон. Но у двери неожиданно даже для себя обернулся:

– Падан, слушай, ты вот что?.. Ты сам придумал, чтобы меня на это дело послать? Или подсказал кто?

Падан посмотрел на него и нахмурился. Он не знал, что сказать, или знал, но говорить не хотел. Но Берит и не ждал, что ему ответят, где-то глубоко он уже и сам знал ответ. И он ему очень не понравился, только делать было нечего, на самом деле следовало уходить… Пока Падан добрым оставался.

3

Вечереющее небо висело над городом светлым шатром, хотя земля казалась уже темной и малолюдной. Берит устроился напротив храма Метли, собираясь провести тут немало времени. Сам храм был огромен, собственно, это было одно строение, более похожее на компактную крепость, или на широко раскинувшийся замок, или на монастырь, отчетливо предназначенный для обороны, – такая же надежность и солидность кладки, сторожевые башенки, надстроенные над углами высоких стен, украшенные ниже зубцов горгульями, где стража пряталась в ненастные ночи, и единственные ворота с двумя коновязями по бокам и большими, вычурными державками для факелов, которые горели тут ночи напролет.

Храм считался зажиточным, даже богатым, вот только не из-за каждодневных подношений, а потому что ему принадлежали, кажется, три или четыре деревни неподалеку от города. Среди его прихожан за те несколько веков, что он стоял, бывали весьма богатые и известные даже за пределами города люди, они-то своими пожертвованиями и составили его благополучие. Ныне в него почти вовсе не пускали прихожанок, хотя среди женщин о нем, как и о самой Метле, разговоры ходили постоянно, по большей части прославляющие ее как охранительницу семейного быта и благополучия. Вот только странные это были разговоры, мужчин в них не допускали, а если кто-либо хоть что-то и умел подслушать, то пересуды эти оказывались порой с такими подробностями, что и сутенеры Падана краснели, мялись, не решаясь пересказывать их даже собутыльникам, и, уж конечно, пробовали поскорее забыть, чтобы кошмары ночью не мучили. Страшноватенькой Метля получалась в этих разговорах, мстительной, жестокой даже по меркам Береговой Кости.

Перед самим храмом находилась небольшая площадь, когда-то она считалась респектабельной, и дома тут стояли все больше старые, сделанные на совесть, по мнению многих, красивые и удобные. Да только площадь эту уже давно те, кто жил в городе, обходили стороной, и торговцев тут почти не осталось, лишь пара вывесок болталась на ветру – шорника и какого-то стекольщика, а по виду вывесок можно было без труда понять, что дела у них шли не очень. В общем, угрюмая была площадь.

И снова же непонятно было, почему о ней такое мнение сложилось, ведь перед воротами ясным днем, как правило, два-три стражника болталось, следовательно, можно было чувствовать себя защищенным хотя бы от городских громил. И ночами по стенам храма обходы те же стражники совершали, значит, смотрели все же по сторонам, кого из лихих людишек или из слишком гонористых могли и повязать, если сержант правильно свою службу соблюдал… А вот поди ж ты, не любили это место, эту площадь.

Берит сел в сторонке боком к воротам, чтобы не привлекать к себе внимания тех же стражничков, хотя и не особенно надеялся, что они его не заметят. Все же храмовники были не городские бездельники, и доля от воровской добычи их сержантам почти наверняка не перепадала, как было заведено у портовых архаровцев, а потому они и служили куда как строго. Но делать было нечего, нужно было смотреть, слушать и ждать, пока в голове сложится представление, что тут можно поделать и как следует поступать, чтобы не попасться.

Пока небо еще светлым оставалось, прохожие все же сновали перед Беритом, куда же без этого, ведь на площадь выходило ни много ни мало, а шесть улиц, не всем удавалось миновать ее. Даже два всадника проехали, один был какой-то франт, в расшитом камзоле, хотя пропотевшем да пыльном, словно бы из дальней дороги возвращался. Другой оказался худым, в заморской шапке, но с мечом и в таких наручах, что становилось ясно: связываться с ним – себе дороже. И конь у него был хозяину под стать, хоть костлявым, но при том жилистым и крепким… Ну да это была не его, Берита, забота.

Потом прохожих не стало, Берит сделал вид, что задремал, в стену вжавшись. Вот эта видимость его, кажется, и подвела. Каким бы спокойным ни почитался этот район, а все же Гиену заприметили три каких-то незнакомых и злобных по повадкам дуралея. Один был высоким и тощим, про него сразу становилось понятно, что еще пару недель назад он пас где-нибудь под городом стадо коз или баранов. Второй был толстеньким, даже вальяжным немного, и говорил излишне громко, Берит услышал, как он уговаривал своих подельников – «так это же просто…», «разок хлопнем, а там…».

Ну-ну, думал Берит, примеряясь, как сподручнее выхватить наваху со здоровенным выкидывающимся клинком. Он верил своему ножу и не сомневался, что с тремя-то деревенскими дурнями справится, хотя и не нужно было ему привлекать внимание. Да, они могли все испортить.

Вот третий был самым опасным, жестокий, тупой, сильный и почти наверняка из тролльей породы. Хотя чего уж тут, тролльей крови в нем было едва на восьмую часть, а значит, и с ним можно было справиться, если драться быстро и пронырливо.

Потом они куда-то отвалили, не видно эту троицу стало, может, лениво думал Берит, они ждут, пока стемнеет, или почуяли, что он их заметил, и из осторожности решили не связываться с тем, кто их не испугался, а остается на месте. Всякое в городе бывает, по-разному получается, заранее не скажешь.