Александра Лисина - Холодные дни

— По…мо…гу…

— НЕТ!!! Уходи! Пожалуйста, уходи!! Ты можешь погибнуть!!

— Щас… размечтался… только после тебя…

— ОСТАНОВИСЬ. ТЫ ПОТЕРЯЕШЬ КРЫЛЬЯ, — забеспокоился вдруг невидимый Судья. — ЭТО НЕ ТВОЯ ЗАДАЧА. ТОЛЬКО ИСТИННЫЕ ЖРИЦЫ МОГУТ ВМЕШИВАТЬСЯ.

— Плевать мне на всяких жриц, — упрямо прошептала я, обрушивая заметно укоротившиеся когти и с радостью видя тонкую сеточку разбежавшихся трещин на прогнувшейся перегородке. — И на все остальное тоже. Я, чтоб вы знали, просто жадная. Этот дух — моя личная собственность, недвижимая на данный момент, а мы, воры, никогда не упускаем добычу так просто. Так что фиг с ними, с крыльями — своими пока не обзавелась, до ангела мне еще ой, как далеко, а в демона я и без ваших дурацких стенок могу перекинуться… чай, что-то во мне все-таки есть от оборотня. Прав был Лех… Рум, держись! Сейчас тряхнет!

Занеся в очередной раз руку, я от всей души шарахнула обуглившимися когтями, вырывая громадный кусок из полупрозрачной стены и с яростью отбрасывая его в сторону. Перевела дух, с гордостью видя результаты своих трудов. Потом расширила проем, упрямо втиснулась, не обращая внимания на бушующий там лютый жар, мигом опаливший ресницы. Нагло проигнорировала вскрикнувший в тумане голос, не совсем разобрав, чего в нем было больше — изумления или испуга. Упрямо сжала свой амулет, приятно захолодивший кожу и отогнавший лютующее пламя прочь. Гордо выпрямилась, щурясь от слишком яркого света впереди. Наконец, каким-то чудом, на одной силе воли, добралась (вернее, доковыляла) до ставшего совсем несчастным духа и, заглянув в его расширенные глаза, неуверенно улыбнулась.

— Знаешь, ты столько раз спасал мне жизнь, что я просто не могу это забыть. И потом, если помнишь, я — жуткая скряга. По головам пройду, но свое, кровное, обязательно верну. А ты — мой. Правда? Таково ведь было заклятие? Ты отдал свою свободу в обмен на вторую жизнь? Заменил ее возможностью существовать хотя бы призраком? Отказался от возрождения, чтобы навсегда быть привязанным ко мне?

Рум только сглотнул, распятый на серебряных цепях, словно закоренелый грешник.

— Значит, так и было, — кивнула я, нагибаясь и одним движением смахивая оковы. — Вот так. Ты больше не раб этого дурацкого заклятия. Я ведь обещала, что найду способ? Вот и исполнилось. Лети.

— Боже… Трис, что ты творишь?!

— Спасаю своего лучшего друга. Разве не видно? — криво усмехнулась я, заканчивая с цепями. — Но за это ты мне потом все выложишь, о чем успел вспомнить. И, клянусь, вытрясу с тебя всю правду, до последнего словечка! Жаль, что нескоро, так как я пока еще живая. Но это не страшно: будь уверен — когда помру, мы с тобой вдосталь побеседуем по душам, потому что, видит Двуединый, увиливать у тебя больше не получится. Так что жди, друг мой, я скоро к тебе приду по-настоящему. А до этих пор наслаждайся свободой. Я тебя отпускаю.

Он только застонал.

— Трис…

— НАРУШЕНИЕ! — вдруг истошно заверещал опомнившийся от моей наглости голос. — ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА! ТВОЙ СТАТУС НЕ ПОЗВОЛЯЕТ…

— УМОЛКНИ!! — рявкнула я, невольно сорвавшись на тонкий крик. Точно такой же, как вчера, когда убегала от эльфов — на нежный, почти хрустальный, переливающийся в воздухе, словно легкий перезвон серебряных колокольчиков, крик, больно ударивший по истончившемуся пространству.

И Судья отчего-то резко заткнулся.

Я ощутила на себе странный, пронизывающий взгляд, который, казалось, увидел мою душу насквозь. Откровенно поежилась, чувствуя, как пристально меня изучают и оценивают, но потом упрямо вскинула голову, закрывая собой пошатывающего духа, который на данный момент выглядел очень даже материальным. Наконец, решительно подхватила его под руку, намертво вцепилась, притянула к себе, крепко обняла, чувствуя под руками настоящее, теплое и удивительно твердое тело. Вызывающе обернулась к Судье и вздернула нос.

— Он мой!! Разве не видно?

На мое плечо осторожно легла когтистая рука, готовая защитить от любой опасности. Сзади придвинулось мощное, будто выкованное из стали тело, надежно заслонило собой, даже раздалось вширь, будто вдруг обрело новые крылья. Обдало волной теплого воздуха, словно пылало собственным, каким-то внутренним огнем. А затем над ухом раздался грозный, предупреждающий рык, где смешалось злое восхищение, одобрение, благодарность и… внятное предупреждение.

— Она неприкосновенна! — глухо заурчал Рум, на мгновение уподобившись Ширре. Он низко пригнул голову, упрямо выдвинул нижнюю челюсть и непримиримо уставился в пустоту. — Даже для тебя! Она — моя хозяйка!

— Твой друг, — поправила неудавшаяся «хозяйка», нерешительно пожимая когтистую ладонь. Дух странно дрогнул и, скосив свои удивительные глаза из солнечного янтаря, слабо улыбнулся.

— Друг…

Я только прижалась крепче.

— ДА, — как-то странно притих Голос. — ЭТО ПРАВДА. ОН ПРИНАДЛЕЖИТ ТЕБЕ… ПО СВОЕЙ ВОЛЕ.

— Вот именно, — слегка озадачилась я столь резкой переменой отношения. — И мы о том же.

— ЗНАЧИТ, ТЫ ПОЗВОЛЯЕШЬ ЕМУ ЖИТЬ? — нерешительно уточнил Судья. — СНИМАЕШЬ ОБВИНЕНИЕ?

— Да.

— ЖЕЛАЕШЬ, ЧТОБЫ ОН ВЕРНУЛСЯ?

— Да.

— ДАЕШЬ ЕМУ ВОЗМОЖНОСТЬ ИСКУПИТЬ?

— Да, — в третий раз повторила я и упрямо тряхнула головой, чувствуя молчаливую поддержку Рума. — Если он виновен, значит, будет наказан. Если заслужил — значит, получит по заслугам. Но не здесь, не сейчас и не так, как вы тут собирались. Я сама решу, насколько он виноват, и сама накажу, если в том возникнет необходимость. Он связан со мной, а я с ним. И наше право — выбирать, какими будут наши дальнейшие отношения. Я возвращаю ему свободу!

— ДА БУДЕТ ТАК, — удивительно кротко прошелестел Судья и мгновенно исчез. Только что был, и нет его. Как отрезало: ощущение чужого могучего присутствия незаметно пропало. Языки жаркого огня тоже пропали, разорванная перегородка с тихим шипением втянулась куда-то вниз, предоставив пленнику полную свободу действий. А мы остались с ним вдвоем на холодной земле — усталые, измученные, наполовину обгорелые, держащиеся друг за друга и все еще не способные поверить. Но со странным чувством одержанной, хотя и очень не легкой победы.

Прошла одна томительная секунда в наступившей звенящей тишине, потом две, три… десять. Никто больше не появился, пытаясь законопатить нас внутрь прозрачной тюрьмы. Не заорал дурным голосом, не выскочил из-под земли и даже не погрозил пальцем, кляня за вопиющее нарушение правил. И все бы ничего, но я вдруг тихо всхлипнула и, неожиданно лишившись всех сил, плавно осела вниз. Правда, так и не упала — сильные руки подхватили и крепко прижали к груди, не давая рухнуть на голые камни, зато в голове нещадно зазвенело, уши снова заложило, в глазах заплясали разноцветные огоньки, а стремительно отдаляющийся голос с непередаваемым укором шепнул: