Джордж Мартин - Танец с драконами

— Говорят, что в Волантисе на одного свободного приходится пятеро рабов. С чего бы это триархам помогать королеве, расстроившей им работорговлю? — он нацелил палец на Иллирио. — Собственно говоря, зачем тебе ей помогать? В Пентосе рабство запрещено законом, но в этом деле у тебя самого рыльце в пушку, если не в перьях. И все-таки ты плетешь интриги в её пользу, а не против. Зачем? Что ты рассчитываешь получить от Дейенерис Таргариен?

— Что, опять? И настырный же ты коротышка, — Иллирио засмеялся и шлепнул себя по животу. — Ну как прикажешь. Король-Попрошайка поклялся, что назначит меня своим мастером над монетой и даст лордство к тому же. Как только он нацепил бы свою золотую корону, мне были бы предоставлены замки на выбор… даже Кастерли Рок, если бы я захотел.

Тирион хрюкнул, вино потекло у него из обрубка на месте носа.

— Слышал бы это мой отец.

— О, твоему лорду-отцу не о чем беспокоиться. На что мне какой-то утес? Мой дом достаточно велик, и уж точно покомфортнее, чем ваши вестеросские замки с их сквозняками. Вот мастер над монетой… — толстяк очистил очередное яйцо, — монеты я люблю. Разве есть на свете звук приятнее, чем звон золота?

«Вопли сестры».

— А ты уверен, что Дейенерис Таргариен сдержит слово, данное её братом?

— Может сдержать, а может и не сдержать, — Иллирио откусил половинку яйца. — Я же говорю тебе, мой маленький друг — не всё на свете делается ради корысти. Веришь, не веришь, но даже у толстых старых дурней вроде меня бывают друзья, которым я помогаю из чистой симпатии.

«Лжец, — подумал Тирион. — В этой затее ты надеешься выиграть что-то повесомее золота и замков».

— Да, нечасто в наши дни встретишь кого-то, кто ценит дружбу дороже золота.

— Чистая правда, — поддакнул толстяк, пропустив иронию мимо ушей.

— А как это вышло, что ты так сдружился с Пауком?

— Наше детство прошло вместе на улицах Пентоса.

— Варис же из Мира.

— Да, он был из Мира. Я встретил его вскоре после того, как он попал в Пентос, удрав из-под носа у работорговцев. Днём он спал в канализации, а по ночам шастал по крышам, как кот. Я был не богаче его — юный головорез в замаранных шелках, добывающий себе пропитание мечом. Возможно, ты заметил статую у моего пруда? Это я. Пито Маланон изваял её, когда мне было шестнадцать. Чудесная вещь, хотя сейчас у меня при виде её слёзы на глаза наворачиваются.

— Время не щадит никого — я вот тоже до сих пор оплакиваю свой нос. Но Варис…

— В Мире он был королем воров, пока кто-то из конкурентов не донёс на него властям. В Пентосе его выдавал акцент, а когда стало известно, что он евнух, его стали презирать и бить. Почему из всех возможных защитников он выбрал именно меня — понятия не имею, но мы заключили соглашение. Варис шпионил за ворами помельче и уводил их добычу. Я предлагал свою помощь их жертвам, обещая за вознаграждение вернуть их ценности. В скором времени весь город знал, что если у кого что-то пропало, надо обращаться ко мне, а за Варисом гонялись все до единого грабители и карманники: одна половина хотела перерезать ему глотку, другая — продать свою добычу. Мы оба разбогатели — и стали ещё богаче, когда Варис начал натаскивать своих мышек.

— В Королевской Гавани он держал птичек.

— Тогда мы называли их мышками. Воры постарше были глупы и озабочены лишь тем, чтобы превратить наворованное в вино. Варис предпочитал маленьких сирот — мальчиков и девочек. Он выбирал детей поменьше ростом, потише и половчее; учил их лазать по стенам и дымоходам. Ещё он обучил их читать. Мы оставили золото и драгоценности обычным ворам; вместо них наши мышки воровали письма, учётные книги, карты… со временем они стали читать их и оставлять на прежнем месте. «Тайны стоят дороже серебра и сапфиров», — говаривал Варис. Именно так. Я сделался таким важным человеком, что кузен самого пентосского князя выдал за меня свою незамужнюю дочь, а слухи о талантах евнуха пересекли море и достигли ушей некоего короля. Очень боязливого короля, который не доверял ни собственному сыну, ни супруге, ни своему деснице — другу детства, ставшему с годами горделивым и самоуверенным. Думаю, продолжение этой истории ты знаешь и без меня, верно?

— Большей частью, — признал Тирион. — Вижу, передо мной непростой торговец сыром.

Иллирио склонил голову.

— Добрые слова, мой маленький друг… и я со своей стороны вижу, что ты очень сообразителен, как и говорил лорд Варис, — он улыбнулся, обнажив кривые жёлтые зубы, и громко потребовал ещё кувшин огненного мирийского.

Когда магистр наконец уснул в обнимку с винным кувшином, Тирион подполз по подушкам, высвободил посудину из объятий толстяка и налил себе чашу. Он осушил её, зевнул и наполнил снова.

«Быть может, если я выпью достаточно огненного вина, — сказал он себе, — мне приснятся драконы».

Когда он был маленьким и очень одиноким ребенком в недрах Кастерли Рок, в ночных грезах он нередко летал на драконах, вообразив себя потерянным принцем-Таргариеном или каким-нибудь валирийским владыкой драконов, парящим высоко над горами и долами. Как-то раз, когда дядюшки спросили у него, что он хочет получить в подарок на именины, Тирион попросил дракона.

— Необязательно большого. Он может быть маленьким, как я.

Дядя Герион заявил, что это самая смешная шутка, которую он когда-либо слышал, но дядя Тигетт сказал:

— Последний дракон умер сто лет назад, малыш.

Это было так несправедливо, что Тирион плакал весь вечер, пока не заснул.

Теперь, если властелин сыров не врет, дочь Безумного Короля высидела трех драконов. «Это на два больше, чем нужно даже Таргариену». Тирион почти сожалел, что убил отца. Было бы дивным удовольствием увидеть лицо лорда Тайвина в тот момент, когда бы ему доложили, что на Вестерос идет войной королева-Таргариен с тремя драконами и при поддержке лукавого евнуха и торговца сыром толщиной с половину Кастерли Рок.

Карлик так набил живот, что ему пришлось расстегнуть ремень и распустить завязки штанов. Благодаря рассчитанной на ребёнка одежде, которой его снабдил радушный хозяин, он чувствовал себя десятифунтовой колбасой, втиснутой в оболочку для пятифунтовой.

«Если мы будем столько есть каждый день, к моменту встречи с королевой я буду размером с Иллирио».

Снаружи паланкина смеркалось, внутри было и вовсе темно. Тирион слышал храп Иллирио, скрип кожаных ремней, медленный цокот лошадиных подков по камню валирийской дороги, но сердце его желало услышать биение кожистых крыльев.