Джордж Мартин - Танец с драконами

Их глаза встретились.

«Варг!»

Два зверя сцепились, волк и лютоволк, и уже не было времени на раздумья. Мир превратился в клубок зубов, когтей и разлетающегося от них снега. Они катались, кружились, рвали друг друга. Остальные волки рычали и крутились вокруг. Челюсти лютоволка сомкнулись на скользкой от инея шерсти, на тонкой, словно высохшая ветка, конечности, но одноглазый процарапал когтями его брюхо и вырвался из хватки, напав снова. Жёлтые клыки защелкнулись на горле Лето, но он стряхнул старого серого сородича, словно тот был крысой, и сам бросился в атаку, сбивая с лап на землю. Катаясь клубком, царапаясь и брыкаясь, они сражались, пока оба не оказались изранены, и их собственная свежая кровь не украсила окружающий снег. Но, наконец, старый волк опрокинулся на спину и показал брюхо. Лютоволк укусил его пару раз, понюхал его зад и задрал над ним заднюю лапу.

Оказалось достаточно всего пары щелчков зубами и угрожающего рычания, чтобы прихвостень и самка признали его своим вожаком. Теперь они стали его стаей.

И добыча тоже. Обнюхивая, лютоволк переходил от человека к человеку, пока не остановился у самого крупного из тел, оставшегося без лица куска плоти, вцепившегося в чёрную железяку. Вторая рука отсутствовала, отрубленная у запястья, обрубок был перемотан кожаным жгутом. Из разреза через всё горло обильно и вяло вытекла кровь. Волк коснулся её языком, лизнул разорванное безглазое лицо — нос и щёки, потом впился зубами в шею, вырвал из неё и проглотил кусок свежего мяса. Никогда мясо еще не казалось ему таким вкусным.

Покончив с одним телом, он переместился к следующему и выбрал самые лучшие куски. С заснеженных веток деревьев под аккомпанемент падающего снега за ним наблюдали вороны: нахохлившиеся, темноглазые и молчаливые птицы. Остальные волки довольствовались объедками, сперва приступал старик-самец, потом самка и уже потом младший самец-прихвостень. Теперь они принадлежали ему. Они стали его стаей.

«Нет, — прошептал мальчик. — У нас другая стая. Леди мертва и, быть может, Серый Ветер тоже, но где-то остались Лохматый Пёсик, Нимерия и Призрак. Ты помнишь Призрака?»

Образ падающего снега и пирующих волков начал бледнеть. Его лица, успокаивая словно материнский поцелуй, коснулось дыхание тепла.

«Огонь, — подумал он. — Дым».

Его нос дёрнулся, почуяв запах жареного мяса. Лес исчез, он снова оказался в общинном доме и в своем искалеченном теле. И уставился на огонь. Мира Рид переворачивала над пламенем кусок свежего, шипящего и подрумянивающегося красного мяса.

— Как раз вовремя, — сказала девушка. Бран потер глаза тыльной стороной ладони и, извернувшись, сел, привалившись спиной к стене. — Едва не проспал свой ужин. Следопыт добыл кабаниху.

За нею, жадно вгрызаясь в кусок горячего, подгоревшего, истекающего жиром и кровью мяса, ужинал Ходор. Между его пальцев вился дымок. В перерывах между укусами конюх бормотал:

— Ходор, ходор, ходор.

Его меч лежал на земляном полу рядом с ним. Жойен Рид, стоя на коленях, откусывал свою порцию маленькими кусочками, пережёвывая каждый из них не меньше дюжины раз прежде, чем проглотить.

«Следопыт добыл кабаниху».

Холодные Руки стоял у двери с вороном на руке. Они вдвоем с птицей уставились на огонь. В двух парах чёрных глаз отражались отблески пламени.

«Он не ест, — вспомнил Бран, — и боится огня».

— Ты предупреждал, чтобы мы не разводили костра, — напомнил он следопыту.

— Стены скрывают свет, да и рассвет скоро. Нужно будет отправляться в путь.

— Что случилось с людьми? С преследовавшими нас врагами?

— Они вас не побеспокоят.

— Кто они? Одичалые?

Мира перевернула мясо, чтобы прожарить другую сторону. Ходор жевал и глотал, счастливо бормоча себе под нос. Только Жойен заметил, как Холодные Руки повернулся к Брану и уставился на него:

— Враги.

«Дозорные».

— Ты их убил. Ты и вороны. Их лица были порваны в клочья, а глаза выклеваны.

Холодные Руки не стал отрицать.

— Они же были твоими братьями. Я видел. Волки разодрали их одежду, но я всё равно знаю. Их плащи были чёрными, как твои руки.

Холодные Руки ничего не ответил.

— Кто же ты? Почему у тебя чёрные руки?

Следопыт уставился на свои руки, словно увидел их в первый раз.

— Когда сердце человека перестает биться, кровь стекает к конечностям, и застывает, — его голос клокотал в горле, в тонкой и худой шее, как и он сам. — Руки и ноги опухают и чернеют, словно пудинг. Остальное тело становится белым как молоко.

Мира Рид поднялась на ноги, взяв острогу в руки. На зубцах по-прежнему висел дымящийся кусок недожаренного мяса.

— Открой лицо.

Следопыт не сделал ни малейшей попытки подчиниться.

— Он мёртв, — с комком в горле произнес Бран. — Мира, он какая-то мертвая тварь. Чудовища не могут выйти, пока крепко стоит Стена, и люди Ночного Дозора остаются верны своему долгу. Так рассказывала Старая Нэн. Он пришел встречать нас к Стене, но не смог за неё пройти. Вместо этого он отправил Сэма с одичалой девушкой.

Рука Миры в перчатке крепче сжала древко остроги.

— Кто тебя послал? Кто такой этот трёхглазый ворон?

— Друг. Сновидец, колдун. Называйте, как хотите. Он последний зелёный провидец.

Дверь общинного дома со стуком распахнулась. Снаружи завывал ночной ветер — мрачный и чёрный. Окружающие деревья были усеяны сидящими каркающими воронами. Холодные Руки не пошевелился.

— Ты чудовище, — сказал Бран.

Следопыт смотрел на Брана, словно остальных не существовало на свете.

— Я твоё чудовище, Брандон Старк.

— Твоё, — эхом подхватила ворона на его плече. Вороны за дверью принялись каркать, пока весь лес не наполнился криками падальщиков: «Твоё, твоё, твоё».

— Жойен, ты это видел во сне? — обратилась Мира к брату. — Кто он? Что он такое? И что нам теперь делать?

— Мы отправляемся со следопытом, — ответил Жойен. — Мы слишком далеко забрались, Мира, чтобы возвращаться обратно. Мы не доберемся живыми до Стены. Либо мы отправимся вместе с чудовищем Брана, либо умрем.

ТИРИОН

Они выехали из Пентоса через Рассветные Врата, хотя Тириону так и не удалось увидеть рассвет даже краем глаза.

— Всё будет выглядеть так, словно ты вовсе не посещал Пентоса, мой маленький друг, — пообещал магистр Иллирио, плотно задернув бархатные занавеси паланкина. — Никто не должен видеть, как ты покидаешь город — как никто не видел твоего прибытия.