Карина Демина - Внучка берендеева в чародейской академии

— Не далее как вчера был я премного впечатлен вашею статью и красотой. — Кирей вновь поклонился, но уже иначе, видать, этак азары друг друга привечают. — И потому, сударыня Зослава, желал бы я выказать мое к вам безмерное уважение.

И сверток протянул.

— Что это?

— Подарок.

Экий шустрый… вчерась увидел, а сегодня ужо и с подарком. И вот как мне быть? Взять аль нет? Ежели не возьму, обидится… сам ноне рассказывал, какие азары горделивые да спесивые, и чуть чего — драться лезут. Устроит мне тут дуэлю, а я только-только в комнате порядки свои навела.

Взять… а не решит ли, что с того подарку я ему обязанною буду?

Нет, в Барсуках-то у нас всякие девки встречалися, были и такие, которые охотне подарки принимали, что от наших хлопцев, что от чужих, да только Зося Берендеева — не вертихвостка какая, которая всем улыбается, а никому в руки не дается…

— Нет, — я покачала головой. — Уж прости меня, Кирей-ильбек, однако же…

— Не спеши, сударыня Зослава. — Он рукой махнул, речь мою обрывая, будто нить. — Это от чистого сердца дар. И коль тяжко тебе будет просто принять его, то после отдаришься.

— Чем?

— А чем захочешь, — оскалился он, клыки показывая, и глаза этак ярко-ярко блеснули. — Я парень небалованный…

Ага, я так и поверила…

— …с меня и поцелуя доволи будет…

— А в лоб?

— Целовать в лоб? — Он нахмурился, а после рассмеялся. — Верно, ты, сударыня Зослава, не знаешь нашего обычая. В лоб мужчину лишь жена законная целовать может. Но ежели я тебе по нраву пришелся…

— Не целовать. — Я покачала головой: ишь чего удумали. Все-то у них не как у людей. — Дать в лоб. Могу. Дрыном.

Подумалось, что дрын мой остался у наставника.

— Или так… кулаком…

Кулак я ему показала. А что, знатный он у меня, мало меньше, чем у кузнеца нашего… мы с ним еще в том годе на кулачках мерились, так я победила.

Азарин же не испугался.

Расхохотался только.

— Веселая ты женщина, сударыня Зослава. Мало таких в вашей стороне…

— А в вашей?

Он пожал плечами:

— Не знаю, давно там не был. — И вновь поклонился. — Подарок возьми. Пригодится. А то не дело это, когда над товарищем смеются…

И только когда ушел, поняла я, о чем Кирей баил.

В свертке — не утерпела я, взяла, не оставлять же было подарок за порогом, да и любопытство меня мучило нещадно, хотелось узнать, что же там такого, — нашлись шальвары из ткани тонкое да прочное. Только у азар такая и есть. Видела, как на рынке подобною купец торговал, баил, будто бы сносу ей нету, в жару холодит, в холод греет… и сама-то красоты неописуемой, будто бы и красная, что маки, и тут же — рыжая, огненная, а вот иначе чуть повернешь — золотом солнечным отливает…

Стоит денег безумных.

А Кирей ее на шальвары.

И на рубаху с рукавами широкими, на завязках. А поверх рубахи да шальвар — безрукавка из оленьей мяконькой кожи… и сапожки еще… все-то новое, необмятое.

Дорогое — страсть.

Возвернуть бы надобно, но… как, не примеривши-то? Я и решила, что скоренько на себя прикину, авось еще не сядет, тогда и верну…

Не вернула.

Хотела… вот от сердца отрывая, хотела, ибо разумела, что за этакий подарок не скоро отдариться сумею, если сумею вовсе. А обязанною себя чувствовать — не люблю. И пусть хороши шальвары, свободны да лежат так, что сперва и не понять, шальвары то аль юбка хитрая. И пусть рубаха мягка, а жилетка — крепка, сапожек же и вовсе на ноге не чую, но…

Негоже девке да от случайного знакомца этакие подарки принимать.

Арей отговорил.

Ему и взгляда хватило, чтоб понять все. Я-то дареное не прятала, да и чего таиться-то? Он же глянул, дернул так плечом, будто свело его, и сказал:

— Кирей постарался?

— Отдам. — Мне вдруг стало стыдно: что обо мне подумают-то? Нет, что замуж мне охота, так я не скрываю, но вот чтоб прям так охота, чтобы за первого встречного, то нет…

— Не стоит.

— Почему?

Он руку протянул, будто бы желал шелк азарский пощупать, но не коснулся.

— Если женщина возвращает подарок, значит, мужчина не сумел ей угодить. Второй получишь. А потом третий… и так пока не примешь.

— Надо было сразу отказаться?

Арей плечами пожал, мол, может, и надо было, да только не его то дело.

— И как быть?

— Отдарись.

— Чем?

Нет у меня ни золота, ни даже серебра, ничего иного, годного в дар, чтоб равный был.

— А чем хочешь… вон, ленту для волос сплети.

И верно, волосы-то у Кирей-ильбека густые, черные, и ленты нынешние их не держат. А я знаю одну заговорку простенькую, которую девки барсуковские пользуют. Небось, больше не растреплется.

— Только… красного не вплетай.

— Почему?

— Красный — это невестин цвет… Синее дарят друзьям. Зеленое и желтое — близким друзьям или родне. Или побратимам еще… а вот красное — это или девице, которая по нраву пришлась, или жениху.

Нет… жениха мне такого не надобно.

Синяя, значит… а что, если лазоревым да по темно-синему узор вышить, оно и красиво выйдет, и со смыслом…

…две ленты, только вторую желтым да по синему. Может, Арей и не близкий друг мне, да только единственный, кого и вправду за друга почитаю.

— Арей…

— Да?

— А ильбек — это по-азарски «господин»?

— Наследник… он старший из сыновей. Только все одно не позволят ему на белую кошму сесть.

А он не отступится от своего… и жаль стало Кирея.

ГЛАВА 18

О хитростях медитации и некоторых последствиях

На меня плыл пирог… расстегай с рыбою… и небось, сальца подкопченного в рыбу кинули для жирности и аромату. Пирог не спешил, плыл медленно, поважно, будто бы ладья крутобокая. А река из квасу-то белого знай плескала волной на кисельный бережок. И от этакого зрелища невиданного в животе моем заурчало, напоминая, что завтрак был давно, а обеду стараниями наставника нашего мы пропустили.

От урчания я и проснулась.

Глаза разлепила, дабы аккурат перед собой узреть Архипа Полуэктовича, который присел на пол, подпер подбородок ручищей да и глядел на меня.

— Что, Зосенька, — поинтересовался этак ласково-ласково. — Не дается тебе медитация?

Я лишь вздохнула.

Ото ж… не дается… и кто этую мучению придумал? С дорожкою, вон, и то легше. Там все понятненько, бежишь себе, ногами грязюку месишь, скачешь по камушкам не то оленухой молодой, не то коровою, что белены объелась, — я подозревала, что второе мне ближе. А тут… сидишь, ноги скрутивши — у меня по первости от этакого скруту ныли страшно — и глаза закрывши, пытаешься отыскать в себе внутренний источник силы, а отыскавши, раскрыть его и достичь некоего внутреннего равновесия с собою.