Карина Демина - Внучка берендеева в чародейской академии

И хохотнул этак весело…

А что, ему-то хорошо… стоит на дороженьке, камнем мощенной. Над собою парасолю раскрыл, норманскую придумку из палочек тонюсеньких, поверх которых шкура натянута. Дождь по этой шкуре тарабанит, скатывается, а сам наставник сухеньким остается.

Не то что я… нет, дождь — это полбеды, дождя я не боялася, небось, не сахарная, но вот…

— Живей, Зося! — И по заднице перетянул розгою, не больно, но обидно. — Задницу не оттопыривай!

Да как ее не оттопыришь, когда она сама?

…Шел к концу первый месяц моего учения.

Пролетел так, что и глазом моргнуть не успела… что оставил?

Тихую ненависть ко всему вокруг, от Архипа Полуэктовича с его прибауточками, розгою да умением появляться, когда кажется, что никого-то вокруг и нету, что самое оно, времечко, прилечь, присесть, дух перевесть, пока оный дух в теле еще держится.

Ненавидела я и женихов.

Оные не посмеивались, поелику и самим доставалось, но… ежели б не они, ноги моей в этой Акадэмии не было б… бабку ненавидела с задумкою ее… себя, девку сущеглупую, которая на уговоры поддалася… ректора нашего с речами льстивыми… эх, ежели б не он, была б я серед целительниц, ходила б по саду заветному утицей, травки перебирала б да с наставницею своею вела б беседы премудрые.

А тут…

Грязюка под ногами, грязюка под животом — пятый день кряду дождь идет, и дорогу нашую, по которой мы кажное утро бегаем, развезло так, что кобыла потонет, не то что человек.

Бревна вымокли, осклизлыми сделались, попробуй-ка зацепись… сення и Еська скатился в лужу, а он, даром что мелкий, зато верткий и цепкий, что пацук. Про иных и речи нет. Изгваздалися все, Кирей и тот растерял свою обычную веселость.

Сидит под навесом, нахохлившись, рожек коготком скребет.

А хвостов у них нету… про то он еще во второй день сказал. Нет, я не спрашивала, но задание у него такое было, про азар поведать.

Поведал.

Хорошо поведал… Архип Полуэктович его похвалил даже… тогда-то нам мнилось, что весь день, да что день — все дни учебы и пройдут в нашем энтом классе. А хотелось иного.

Дохотелись.

Эх…

Я пошла по узенькому бревнышку, перекинутому через ручей… вода в нем студеная, а бревнышко ныне скользкое невмочно, но ничего, справлюся. Евстигней ноне с него сверзся и ругался при том так, что ажно Лойко заслушался, а его поди удиви руганью… я-то не все поняла…

— Живей, Зося, живей…

Архип Полуэктович сзаду идет, розгою помахивает, поторапливает, значит. А у меня желание зреет взять оное бревнышко да опустить на лысую макушку наставника. Вона как она поблескивает, будто бы маслом намасленная.

Но ручей я перешла. И овражец, грязью до краев заполненный, по камням перескочила. Стенка осталась, на которую подняться надобно, да тропа с кольями, ныне грязью прикрытыми.

…изучила я сию дорожку.

И не только я.

В первый-то раз еще на середине остановилась, решивши про себя, что пущай гонют, да только шагу больше не сделаю. Архип Полуэктович, глянувши на меня, грязью извазюканную, страшную, небось, только хохотнул:

— Что, Зося, тяжко тебе?

И мне бы согласиться, ан нет, натура моя, упертая, не позволила.

— Может, к прочим девкам пойдешь? — вкрадчивым голосом поинтересовался наставник. Я же головой мотнула, подол подняла и дальше побежала, кляня себя, что не послушалась Ареева совета… говорил же, что несподручно мне будет да в платье бегать, шальвары надобны… к домовому ежель обратиться, то принесет.

Положена студиозусам форма.

Вона, остальным выдали… а я… не добегла я до конца дорожки — доползла… гордость едино не позволила на нее рухнуть. И прямо глядеть заставила, и, видать, было в моем взгляде что-то этакое, отчего Лойко Жучень смехом своим подавился.

— Веселишься, боярин? — ласково спросил Архип Полуэктович, из-за спины моей выступая. — Сам-то, небось, с юных-то лет при мече?

— Ага, — не стал отрицать Лойко.

— И боец, думаешь, знатный…

— Есть такое. — Он подбоченился.

— Вот… и потому полосу эту ты не пробежать — пролететь должен, что пташка на крылах… а после не дыхать заморено, но еще песню мне спеть.

— К-какую?

— О любви. А вы, судари, подпевайте…

Подпевать никто не спешил. Еська вздохнул только, тоненько, жалостливо и, присевши на пяточки, сказал:

— Заморите вы нас, Архип Полуэктович…

— Тю, — подивился наставник. — А что, тебя так заморить легко? Вона, погляди на Зосю…

Мне вот вовсе не хотелось, чтоб на меня глядели, пущай даже в целях воспитательных. Не чувствовала я в себе готовности примером стать.

— Она, небось, в жизни этак не бегала… а ничего, отдышалась… ну, почти отдышалась.

Его правда, в жизни не бегала… нет, бегать-то случалось, как тем разом, когда в соседней Переселке шорникова невестка до сроку разродиться пыталася, а нас с бабкою только на другой день и кликнули, все думали, сама управится девка — в теле была, сильная. Ребеночек же поперек встал, тогда мало-мало обоих не схоронили. Ох, бабка и злая была… едва не прокляла и шорника, и шорничиху с ея советами… тоже, придумала дите медом выманивать, чтоб на сладенькое полз.

Дура.

Так не о том я, а про другое. Тогда-то бабка меня бегмя пустила, сама-то она в годах, не могла ужо споро, а мне что, подол поднять, косу прибрать и через поле напрямки, всего-то версты две и было. Я-то тогда споро долетела, запыхалась только маленечко. Но на тех верстах ни стенок не было, ни ручеев, ни бревен осклизлых, по которым бежать с мешком на плечах надобно.

Ишь, удумали, полосу препятствий… то на животе ползи, то на спине.

Срам какой!

— Зося злится, — заметил Лойко Жучень и на всяк случай в стороночку отступил.

— Конечно, Зося злится. Но как позлится, так подумает, что все это, — Архип Полуэктович на дорожку махнул. А в ней-то верст пять будет… и как это я сумела-то? — исключительно для ее собственного блага. И для вашего в том числе…

Это как?

Значит, что в грязи-то я для своей пользы валялася?

Нет, я слыхала, будто бы есть грязи особенные, от которых здоровья прибывает, а есть такие, что и красоты добавить способные. Вона, девки в Дальний карьер за глиною ходят, мешают ее с травами да медом, лица мажут, говорят, что кожа белеет, мягчеет. Не знаю, не пробовала.

Потрогала свое лицо, убеждаясь, что не дюже оно помягчело.

— Боевой маг — это не только и не столько чародей, который способен одним взмахом руки войско вражие повергнуть, — продолжил Архип Полуэктович. Он говорил и расхаживал на пятачке вытоптанной земли, а мы стояли.

Слушали.

Еська и тот не вздыхал, не желая наставника перебить.