Семейка (СИ) - Каршева Ульяна
Когда он чуть не врезался в стену, он снова выругался – уже от облегчения.
Вновь двинулся к знакомой скамье, зло жмурясь от снега, секущего лицо, и отмечая, что начинает замерзать.
Взбесившийся снег играл с ним, как с огородным пугалом – такое вот странное сравнение пришло на ум. Тем не менее Алик упорно шёл к скамье, невидной за снежными метельными всплесками и волнами.
Ударился о скамью не хило! Ногами, которые и так уже промёрзли. Отшатнулся и склонился над ней, пытаясь разглядеть… И руки сами потянулись к снежному холмику, который горбился на такой же заснеженной скамье. Раскидав снег, Алик убедился, что застывший кот ещё жив, бережно его прижал к себе, а потом и вовсе сунул под трикотажную кофту и принялся пробиваться назад, с какой-то грустной насмешкой над собой вспоминая, как предлагал сестре дочитать заклинание бурана.
Небольшими шажками и чаще боком от хлещущих вихрей Алик потихоньку возвращался к крыльцу, когда замер, неожиданно догадавшись, что снова отошёл от дома. Шагнул было в одну сторону. Но там он не ощутил той невидимой громады, которую постоянно чувствовал, пока шёл рядом со стенами. Обнимая неподвижного кота, от которого теперь тоже шёл холод прямо к телу, и выбивая зубами чечётку, он старался прислушиваться к собственным впечатлениям: «Ну же, прорицатель! Думай, в какую сторону идти!»
Нерешительно снова шагнул туда, где, почудилось, стоит нечто огромное. И чуть не врезался в дерево. Хорошо ещё, снег с ветвей не грохнул ему на голову… Опять окаменел рядом с стволом, стараясь сообразить, как идти от дерева в дом, потому что вспомнил, как близко к корпусу оно растёт.
И подпрыгнул, когда кто-то ударил его по плечу.
- Ты озверел, что ли?!
Гневный женский голос под конец фразы унесло ветром. Но он расслышал. «Это ещё кто?!» - поразился он, выстукивая зубы дробь, но сумел выговорить:
- Я заблудился…
- Что?! Кричи – я не слышу!!
- Я заблудился!! – заорал он, с трудом заставив застывшее горло работать.
- Вижу! Какого чёрта ты вообще вышел сюда?! Раздетый?!
Женские пальцы впились в его плечо.
- Иди за мной, придурок!!
- С-спас-сибо!
- Держись за меня!!
- Не могу!!
Он даже расслышал, как она зарычала после его ответа. Он и сам понимал, что из-за его ответа – глупого на посторонний взгляд, потому что неизвестная ещё не знала – почему он не может хвататься за спасительницу. А объяснить он не мог: зубы ляскали так, что выговорить хоть слово – проблематично. Зато не мешкала она: вцепилась в его локоть и настоящим тараном сквозь метель потащила его куда-то – он уже плохо соображал и только надеялся, что его ведут в тепло.
Как она ругалась, когда он чуть не споткнулся о ступени лестницы!.. Наверное, она была готова тащить его волоком по этим ступеням… Но вот он шагнул в благословенное тепло и сам деревянными от промёрзлости ногами тут же потопал к тому месту, где – он помнил! – размещалась горячая труба здешней батареи.
- Псих… - презрительно сказали над ним, когда он, поддерживая одной рукой кота под кофтой, другой гладил горячий металл и постанывал от удовольствия.
Мельком он снова уловил запах табака, как тогда, на крыльце.
Наконец оттаяв, он сумел повернуться к батарее всем телом и поднять край кофты, чтобы кот съехал с него на ту же трубу. Деревянные ноги надломились, и Алик упал на колени, судорожно смеясь теплу и обнимая кота вместе с батареей.
- Это… кто? – изумлённо спросили над ними обоими.
- Пушок… - проворочал он замёрзшими губами.
- Но его нельзя на батарею, - сказали категорически и подняли (или отняли?) послушную котовью тушу, после чего болезненно пнули Алика в ногу. – Как и тебе! Поднимайся! Идём на третий этаж!
- Я немного… - жалобно попросил он и получил ещё один пинок.
- Не дури! Ещё немного – и ты совсем простынешь! Иди!
И он пошёл впереди этой безжалостной, больно подпинываемый ею, когда замедлял шаг. А когда они оказались в гостиной, пришлось принять факт, что он не умеет сам справляться с обморожениями, как не умеет помогать другим – например, тому же бедолаге коту. Зато умела Белоснежка. Злобно ворча себе под нос, девушка то энергично бегала по гостиной, то убегала куда-то – кажется, на кухню второго этажа.
Скоро Алик полностью пришёл в себя в кресле, укрытый пледом, хлопая глазами на кота, сидевшего, пока ещё скрючившись, на полу и яростно лакавшего явно подогретое молоко. Впрочем, в руках Алика тоже была чашка, которую он судорожно обнимал – горячую-то. И наконец его взгляд остановился на девушке в белом, сидевшей неподалёку. И он снова с трудом разомкнул губы, чтобы приветственно ей улыбнуться:
- Белоснежка!
- Я не Белоснежка! – огрызнулась она.
- Ты Белоснежка, - упрямо покачал головой. – Ты пришла из метели, ты Белоснежка метели… Спасибо тебе, Белоснежка…
Она молча посмотрела на него и только вздохнула.
Но Алик был счастлив: быть Белоснежкой, вышедшей из метели, она не возражала.
Глава 11
Шагнув в гостиную третьего этажа, Алька остановилась, чувствуя замешательство.
Первое, что она услышала, было быстрое и неровное – даже, скорее всего, нервное позвякивание. Потом увидела брата. Он – что? Успел вымыть голову? И почему-то полное впечатление, что он попал под дождь: его длинноватые волосы постепенно сохли, слегка пушась. Сидел Алик в кресле, как-то съёжившись, то и дело пошмыгивая носом. А в руках у него была не то огромная чашка, не то керамическая кружка – величиной чуть ли не в пол-литровую банку. Алик эту кружку обнимал ладонями (горячая?) и время от времени приникал к ней – отпить то нечто, что там у него было. И вот когда он пил, и появлялось то самое мелко звенящее дребезжание. Надо понимать – зубы брата стучали о край? Но почему?
Вариант ответа Алька получила, узрев в гостиной каменную Валерию. Риелторша чем-то напугала Алика?!
Но риелторша сидела хоть и напротив Алика, однако на таком расстоянии, что напугать брата вряд ли могла. Или она уже отсела после своего неведомого злодеяния? Или она может пугать и на расстоянии?.. Ещё странное: её волосы тоже казались недавно вымытыми и до сих пор не высохшими.
Неизвестно, что бы сделала Алька (а ей хотелось ринуться к каменной Валерии и схватить её за волосы, чтобы трясти её, вопя: «Что ты тут устроила?!»!), но её внимание привлёк новый звук. Он был тише, чем позвякивание зубов Алика о кружку, но раздавался с пола, между братом и риелторшей, так что Алька сразу расслышала его. И в диком недоумении уставилась на кота, который жадно даже не лакал, а – судя по всему – хлебал молоко из глубокого блюдечка.
С порога, где остолбенела Алька, вокруг этого блюдечка отчётливо было видно блестящую на паркете, потемневшем от старости, полоску из молочных брызг.
На появление Альки и брат, и риелторша только зыркнули разом, а потом снова уставились на пол, словно загипнотизированные видом кота, пьющего молоко. Разве что Алик продолжал пить глотками из кружки. И девушка не придумала ничего нового, кроме как поздороваться, будто она их не видела за ужином:
- Добрый вечер.
Брат только ртом дёрнул. С ним всё ясно без слов: «Что это с тобой? Ну, то есть с чего это ты здороваться вздумала?»
А риелторша мрачно взглянула и буркнула себе что-то под нос.
Алька смотрела на неё, пока не поняла, что беловолосая всё-таки откликнулась на приветствие, выговорив лишь одно слово: «Вечер!»
Оглянувшись на незакрытую дверь из коридора сюда, в гостиную, Алька снова растерялась. Закрыть? Но вот-вот обещал зайти Игорь – сказать о том, что они будут делать завтра. Не закроешь – этим неприятно будет. А сказать брату и каменной Валерии про Игоря…
Впрочем, глупости. Алька решительно захлопнула входную дверь в апартаменты. Игорь умный. Сам догадается и постучать, и открыть дверь. В конце концов, не в личные комнаты откроет, а в гостиную. А что она сама суетится – то неудивительно, если неизвестно, как себя вести с каменной Валерией. Перед риелторшей-то у Альки страх обоснованный: для неё Валерия и переходный коридор с ужастиками крепко связаны.
