Ника, Эрн и осколки кружев (СИ) - Екатерина Дереча

— А вот это скверный признак, инорина, — равнодушно изрёк Эссуа Маранте, нажав на рычаг под столом. Одна из стен начала расходиться в стороны, открывая длинный коридор, вытесанный из того же самого серого мрамора. — Это ведь не простой мрамор — не чета розовому и красному — его добывают в карьерах рядом с разломами. Этот невзрачный камень защищает от выбросов и наведённых заклятий, от подслушивающих амулетов и следящих чар, от действия артефактов и от лишних глаз.

— Выпустите меня! Мне плохо! — закричала Моника, бросившись к двери, которая оказалась заблокирована.

— Инес, помоги девушке, кажется, у неё истерика, — безмолвный судья повернулся к дочери, указал рукой на коридор и приглашающе махнул ладонью.

— Что всё это значит? — спросила наёмница, глядя в глаза отца.

— Я не могу сейчас пойти против советника короля, но, поверь, всё будет хорошо, — на лице Эссуа Маранте не единый мускул не дрогнул, он стоял с безразличным выражением, будто не отправлял собственную дочь в тюрьму Храма правосудия, из которой никто никогда не выходил живым. — Уже скоро мы сможем навести новые порядки в Рилантии.

— Ты предал свою страну, — в голосе Инес сквозили горечь и ярость, обида и разочарование. — Предал меня?

— Поверь, так нужно, — коротко бросил судья, но теперь он выглядел уже не таким уверенным в своих словах.

Моника отчётливо ощущала его сомнения, но не могла сейчас думать о судье, ведь её собственная жизнь, кажется, окончательно разрушилась, рассыпалась как пепел от горящей бумаги. Рилантийские кружева, самые красивые в мире, которые сами по себе — уже произведение искусства, оказались фальшивой пародией на красоту. За глянцевыми фасадами и величественными статуями столицы Рилантии скрывались гниль и вонь трущоб, а те, кто должны были обеспечивать безопасность и следить за исполнением законов, сами оказались ничем не лучше бандитов и скорых на расправу убийц.

— Ты сгноишь меня в тюрьме, как маму? — прорычала Инес, так и не решившись и не пустив в ход кинжал, который до сих пор держала в руке. — Закроешь там навсегда, а сам и дальше станешь изображать справедливого судью?

— Хотя бы раз сделай так, как я говорю, — устало ответил безмолвный судья, качнул головой и прикрыл веки, будто в ожидании удара. — Пожалуйста.

— А где все твои холуи? — с вызовом бросила наёмница, шагнув к отцу и склонившись над его столом. — Почему не сковывают мне руки и не отбирают оружие?

— Я не отдал приказ об аресте, я прошу тебя добровольно пройти по этому коридору, — Эссуа Маранте распахнул веки, посмотрел на дочь, резко перевёл взгляд на свисающую с потолка люстру, а затем снова вернулся к Инес, качнув головой и явно намекая, что не всё так просто.

Наёмница несколько мгновений изучала лицо отца. Затем она покосилась на люстру, подхватила с одной стороны Монику, с другой Эрнарда, и быстрым шагом двинулась по коридору ни разу не обернувшись на кабинет верховного безмолвного судьи. Ника шагала рядом с Инес, пытаясь хоть как-то поймать разбегающиеся мысли. Перед глазами то и дело вставало лицо Кевана, его лёгкая улыбка и добрый взгляд. Потом Моника снова видела ту самую лабораторию, в которой когда-то разбила неуязвимый фиал с вплетённым заклятьем слабости — раньше она считала, что всё в той лаборатории принадлежало Райану, но это не так. Они ведь делили её на двоих, два брата, близнецы и соратники, такие заботливые и великодушные.

Моника не желала верить, но теперь надпись на листке, прикреплённом к фиалу, отпечатывалась в памяти: «Отправить в Храм правосудия, лично в руки безмолвному судье Эссуа Маранте». Неужели Кеван уже тогда хотел навредить отцу Инес и именно поэтому в его лаборатории появился тот самый фиал? Райан, конечно, всё уладил, оправдал и Кевана, и его опыты, сказав, что хотел изучить этот артефакт, но Ника уже не знала, кому можно верить. Замешан ли Райан, или он просто по привычке прикрыл спину брата?

Коридор никак не заканчивался, и Моника вдруг поняла, что и Храм правосудия, и эта самая тюрьма для особо опасных преступников являются пристройкой к королевскому дворцу. Те самые невзрачные мраморные стены, которые она видела с набережной, оказались тюрьмой. Надо же, как удобно, должно быть: дворец правителя и тюрьма настолько близко, что любой нарушитель королевского режима отправится в серые застенки Храма со следами от подушки на лице — настолько мало времени займёт этот путь.

Переключившись на эту мысль, Моника вдруг хихикнула, представив напыщенного перевёртыша из допросной комнаты в подштанниках и мягких тапочках среди этих стен. Эта картинка так живо нарисовалась в воображении девушки, что она чуть не расхохоталась в голос. Неужели очередная истерика? Нике не хотелось показывать перед стражниками или безмолвными исполнителями свою слабость, но она не могла ничего с собой поделать. Даже вид молчаливых мужчин в капюшонах, появившихся в конце коридора, не смог заставить Монику перестать хихикать. Вряд ли серый мрамор стен тюрьмы хоть раз видел смеющихся арестантов — и снова едва сдерживаемый смех, который девушка уже даже не пыталась унять.

— Тяжко, наверное, вам аристократам — слабая душевная организация и нервы ни к мунду… — процедила Инес, повернув голову к Нике. — Держи себя в руках, ученица, вряд ли мастеру понравилась бы твоя истерика.

— Я просто, ик… просто… — Моника согнулась пополам, заставив остановиться всю троицу. — Не могу… представила Тилио Партано из департамента контроля над магами, ик… в подштанниках и с перьями на волосах.

— А, эти, — скривилась наёмница и понимающе кивнула. — Я бы весь департамент распустила, а самых рьяных как раз-таки сюда и засунула, — она посмотрела на камеру, напротив которой остановилась Ника, и обратилась к встречающим исполнителям. — Эй, уважаемые, а нам можно любую камеру на свой вкус выбрать? Мне вот эта нравится.

— Эта камера уже занята, — проговорил один из безмолвных, изрядно удивив Монику, которая действительно думала, что безмолвные исполнители не имеют голоса.

— Ничего-ничего, — добродушно улыбнулась Инес, толкнула Нику в бок и заставила посмотреть в сторону камеры. — В тесноте, да не в обиде, правда же, Моника?

— Это же… я же… — девушка увидела в маленьком окошке силуэты двух мужчин, но не сразу поняла, что их лица ей знакомы. Встретившись взглядом с женихом, она вздрогнула и побледнела.

— Вот видите, и ученица моя согласна потесниться, — ответила за неё наёмница и снова толкнула Монику локтем.

— Не положено, — отрезал безмолвный исполнитель и нахмурился.

— Для дочери верховного судьи можно сделать исключение, — улыбка на лице Инес стала ласковой, и такой открытой, что даже Эрнард встрепенулся и потянулся к наёмнице. — Я же, так сказать, сама по доброй воле сюда пришла, без сопровождения и наручников, — пропела девушка, отодвинула от себя Эрнарда и подмигнула безмолвному исполнителю, пользуясь впечатлением, которое её внешность производит на мужчин. — Ну кому какая разница? Здесь или в другой камере — мы ведь всё равно уже не выйдем.

— Как хотите, — пожал плечами исполнитель, открыл замок на металлической двери и пропустил троицу в камеру. — Указаний насчёт вас и вправду не поступало.

Глава 17

Моника застыла посреди камеры, не понимая, что происходит и что делать дальше. Она настолько отрешилась от происходящего после открывшейся информации о Кеване, что добровольно пошла в тюрьму Храма правосудия. И ведь даже не пикнула, не возразила и не попыталась что-либо сделать. Эта нерешительность разозлила девушку, которая не в первый раз следовала чужим указаниям, забывая, что имеет право голоса. Глядя на Динстона и Арнана сейчас, Ника пыталась разобраться в том, что она ощущает — радость от встречи с женихом или разочарование, что он не сумел избежать ареста и тоже оказался заперт.

— Ну что, мелкая, вот мы и собрались все вместе, — сказал Динстон, подхватывая сестру под мышки и притягивая к себе. — Только невесты моей не хватает, но ничего, скоро и она явится.

— Отпусти! — буркнула Моника, пытаясь вырваться из объятий брата. — Я на тебя злюсь.

— Злись, конечно, мне-то что? — мужчина уткнулся подбородком в макушку сестры и крепче сжал руки на её спине. — Переживу и твою злость, и прочие женские капризы — мне не впервой.

— Ты сделал из меня приманку. Заставил Арнана дать клятву молчания, а Эрна притащить меня в Рилантию, — Ника сделала ещё одну попытку отстраниться, потерпела поражение и прижалась лбом к груди брата. — Думаешь, я не знаю, что ты специально всё это подстроил?

— На то и был расчёт, мелкая. Как ещё заставить