Башня. Новый Ковчег 5 - Евгения Букреева
Впрочем, вступать с мамой в открытое противостояние было небезопасно, а потому Слава хитрил, тянул время, изредка терпел этих несчастных «правильных» еврейских невест. Мама не сдавалась. С тех пор, как Славе исполнилось тридцать, женить его на одной из дочерей или родственниц своих многочисленных подруг, стало для мамы навязчивой идеей. Иногда Славе казалось, что он уже перезнакомился со всеми девушками детородного возраста еврейского происхождения из имевшихся в Башне, но каждый раз мама вытаскивала новую Юдифь или Рахиль, и Слава вынужден был давиться котлетками и слушать, как мама тщетно пытается свести их.
В этом мамином упорстве Слава видел даже не столько естественное, наверно, для каждой матери желание женить сына и обзавестись внуками, сколько попытку оправдаться и исправить свою собственную ошибку. Потому что, как это ни странно, но больше тридцати лет назад Роза Моисеевна, тогда ещё юная и тонкая, как тростиночка, сама выкинула фортель: пошла наперекор традициям и желанию своей семьи, сбежав с молодым человеком абсолютно неподходящего происхождения. Бунт этот, правда, долго не продлился, и юная Роза вернулась в семью, но не одна, а с годовалым Славиком на руках. Что там произошло между его родителями, Слава не знал, как не знал и того, куда делся его отец, про которого мама говорила — «умер», а бабушка — «лучше бы он умер», но как бы то ни было, Слава в итоге носил неправильную фамилию, а мама превратилась в едва ли не самую ярую поборницу традиций.
«Ты, Славик, настоящий еврей, потому что у нас национальность определяют по матери, — говорила ему Роза Моисеевна. — И продолжить свой род ты должен правильно. К счастью, у моей подруги есть замечательная девочка…» И на сцене опять появлялась новая Афи или Софочка, дочь племянницы подруги тёти Римоны, и Слава вынужден бы давиться едой и изображать вежливую заинтересованность.
Маму свою Слава любил и старался быть хорошим сыном: исправно посещал обеды каждую среду, поздравлял маму со всеми праздниками, следил, чтобы она заботилась о своём здоровье, терпел идиотские смотрины, рассматривая вместе с мамой и очередной претенденткой на Славину руку и сердце пухлые семейные альбомы, которые на две трети состояли из его, Славиных, фотографий.
— Смотри, Рут, это Славик совсем маленький, но какой у него уже тогда был умный взгляд, — мама тыкала полным пальцем в фотографию, с которой бессмысленно улыбался лысый, розовощекий и голозадый младенец.
— А тут, Фанечка, — говорила она уже другой невесте, которая отличалась от предыдущей только именем. — Тут Славик играет на скрипке. У моего мальчика, Фанечка, абсолютный слух, он мог бы сделать головокружительную карьеру скрипача.
Слуха у Славы не было никакого, а мучительные уроки музыки ему до сих пор являлись в ночных кошмарах, но Слава послушно кивал головой, подтверждая все мамины слова.
Увы, смотрины становились всё чаще. Мама каждый раз упорно заводила разговоры о необходимости жениться и родить внуков, а Славик каждый раз проявлял чудеса изворотливости, отвергая очередную невесту. Волновать маму Слава не хотел — во-первых, у неё не самое здоровое сердце, а во-вторых, себе дороже. Если мама поймёт, что Слава вообще не собирается жениться, будет грандиозный скандал. А Слава жениться не хотел. Во всяком случае не сейчас и уж точно не на очередной тоскливой Рахиль. Вот на Алинке, наверно, Слава бы женился, хотя им и так хорошо, безо всяких свадеб. Но если мама узнает…
С детства Слава усвоил одно — маму волновать нельзя.
Однажды, он тогда ещё учился в школе, они с ребятами удрали вниз, на какой-то таинственный производственный ярус внизу, его друг Васька Мухин, утверждал, что там спрятаны сокровища и скелеты пиратов. Никаких сокровищ и скелетов они не нашли, зато их спалила охрана, и, убегая, Славка неудачно повредил ногу, так, что его с сильным вывихом доставили в больницу и позвонили маме. Это было страшно. Мама ворвалась в палату, поставила на уши весь персонал, требовала наказать патруль, который был, по её мнению, виновен в травме сына, грозила самыми тяжёлыми карами, а потом вдруг ей самой стало плохо — она побледнела, стала заваливаться назад. К счастью, её спасли. Но болезнь была из числа тех, которые не проходят, а только затихают, прячутся внутри и ждут своего часа, чтобы выскочить в любой момент.
Слава очень хорошо запомнил, как он испугался, когда мама стала падать, как посинели губы на лице, ставшем вдруг какого-то желтовато-землистого цвета, и с тех пор старался маму не волновать. Ни при каких обстоятельствах.
Сейчас, глядя на маму, Слава в который раз похвалил себя за предусмотрительность — за то, что пару лет назад, и опять не без помощи Алины, кое-что подчистил в личных документах, и теперь значился круглым сиротой. На своё чутьё Слава никогда не жаловался, оно с детства помогало ему выходить сухим из воды — не подвело и на этот раз. Даже страшно себе представить, что бы было, если бы его вздумали искать тут, у мамы. Слава непроизвольно поёжился.
— Вы, молодые, не понимаете, как это важно — семья, — тем временем продолжала мама гнуть свою линию. Все мамины заходы Слава выучил, как таблицу умножения, и примерно знал, что за этим последует. Он снова покосился на часы и запихнул в рот последнюю котлетку. — Вот ты, Рахиль, девочка, такая красавица. Неужели тебе не хочется создать свою семью с каким-нибудь приличным еврейским мальчиком? Мне кажется, каждый будет рад назвать женой такую красотку. Вот, например, Славочка мой…
Слава поперхнулся котлетой, закашлялся и торопливо запил
