Охота на некроманта (СИ) - Молох Саша

— Фурии сейчас уже по три больничных листа на нос взяли. У них инстинкт самосохранения преобладает над инстинктом хождения на работу. На то они и фурии... Настя, мне очень не нравится оставлять тебя после ночного кошмара с ним же ожившим, но более надежной охраны нет. Он, если что, защитит.

— Но почему?

— Потому что я ему был должен. А теперь должен еще больше.

— Он твой друг?

— Был. Прах его знает, кто там сейчас под шкурой сидит и чем думает. Заботится о тебе — и хорошо.

— А если он специально заботится, чтобы потом меня в жертву принести? Или еще чего выдумать?

Лука хмыкнул, закидывая сумку на плечо:

— А не переоцениваешь ли ты себя, некромантка Князева? Жертва из тебя не ахти, увертливая, — внезапно он сбросил с себя веселую маску и стал серьезным. — Настя, ты — единственный живой свидетель того, что на Раевском вся муть началась не на пустом месте. Ты видела как минимум двоих причастных. Тебя простенько, но действенно пытались убить. В совпадения я не верю. Выжила ты чудом, которое одно даже не на миллион, а на миллиард. Осознай, проникнись и стань, наконец, осторожной девочкой. Сиди как мышь под веником у Егора под боком. Когда такая каша заваривается, у меня к мертвецам больше доверия. Ты же знаешь основное правило: клиент всегда прав и мертв, он виноватым не бывает. Виноваты всегда живые. И телефон из рук не выпускай. Я позвоню перед тем, как заехать. Береги себя, — еще раз напомнил Лука, заправил Насте выбившуюся прядь волос за ухо, легко вынул полотно двери из косяка, вышел на лестничную площадку и поставил дверь обратно.

Настя вздохнула и отправилась на кухню мыть заварник. А то занесет еще кого-то на огонек — снова краснеть придется.

От перспектив провести ночь дома у начальства голова шла кругом и сладко екало где-то в желудке. Нет, Настя прекрасно понимала, что влюблена давно и совершенно безнадежно. В этой неразделенности даже имелся какой-то мазохистский кайф — на вопросы подруг можно было печально вздохнуть и закатить глаза, объясняя, что «все сложно», а с кем и как — пусть сами додумывают. Закатывания выходили убедительные, подружки жалостливо охали, а Настина жизнь становилась все более безрадостной.

Случайные кавалеры, которые не шарахались при слове «упокойник», с прекрасным, но недостижимым начальством конкурировать не могли и, поныв по мобильнику раз-другой, аннигилировались. Мама смотрела с сочувствием, но, кажется, уже с трудом удерживалась от собрания консилиума из старшего поколения на тему «Настина дурость и ее лечение». А Настя каждый день, приходя на работу, чувствовала себя хуже некуда.

Вдобавок ко всем бедам Лука был общительным. Он с удовольствием делился опытом, помогал с документами, отвечал на вопросы, давал задачи, улыбался и делал еще сотню приятных вещей, от которых измученное Настино сердце хотело поочередно то повеситься, то уволиться.

Она жадно прослушивала очередную сплетню, хотя нового на хвосте офисные сороки приносили мало: замдиректора работал тут давно, в конторе амуров не вертел, чужой личной жизнью не интересовался. В основном обсуждали случайные встречи в развлекательном центре или супермаркете, где он «вел во-о-от такую, с во-о-от таки-ими» или покупал «во-от такенного плюшевого медведя». Из этих фактов делалась сотня выводов, но Настя подозревала, что от истины они были столь же далеки, как сама Настя от осуществления своей мечты.

Лука был экзотичным для Усольска, словно бенгальский тигр в тундре, и со своей упокойной кличкой ассоциировался, как мастиф с пельменями. То есть никак. Он был откуда-то с юга, с примесью то ли цыганской, то ли какой-то другой весьма горячей крови. В его речи мелькало иногда что-то гортанное, трудноуловимое и чуждое. По-русски он шпарил без акцента, идеально верно, и эта непогрешимость выдавала его куда больше, чем пахнущие южным солнцем интонации. Хотя жаргонами и матом владел в совершенстве: особо заковыристыми оборотами охотно делился с остальными, особенно когда выводил сотрудников-практикантов на первые подъемы.

Фурии осаждали Луку год. К удивлению всей конторы — безуспешно. Однажды в шутку даже пожаловались Павлу на одном из корпоративов: мол, ваш замдиректора на нас, красавиц, никакого внимания не обращает. Все ли с ним в порядке или, может, ему мужчины нравятся? Павел в ответ заржал, уверил общественность в абсолютной натуральности своего зама, а потом, понизив голос, сказал, что у Луки давным-давно из-за служебной интрижки случились крупные неприятности, и с тех пор он — ни-ни. И, мол, Павел его всячески одобряет и поддерживает, но готов заменить и внести свою лепту в удовлетворение потребностей женской части коллектива. Коллектив информацию на шпильки намотал, но переметнуться под щедро предложенное директорское крыло не спешил. Роман на высшем уровне — дело серьезное: шаг влево, шаг вправо — и расстрел. Ищи-свищи другую работу. А альтернатива — или в полиции, где денег меньше, работы больше и не факт, что возьмут, или в соседнем городе. В итоге плотная осада с Луки была снята, но партизанские вылазки никто не отменял.

Настя аж зажмурилась от удовольствия, представив, какие лица будут у фурий, если они узнают, что Лука у нее и ужинал, и мылся, и что она к нему приедет...

— Мечтаешь? — Егор возник за плечом бесшумно, как хищник.

Единственное, что его выдавало — запах. Едва уловимый. Так пахла земля после долгого дождя. Он чувствовался только на близком расстоянии и с каждым часом становился все слабее, будто вставший высыхал.

От неожиданности Настя чайник из рук выпустила, и он грохнулся в мойку, разом лишаясь носика и ручки.

— Домечталась, — констатировал вставший. — Пойдем. Закрепить печати надо. На круг.

Если в первую секунду Настя хотела мстить за чайник, то после волшебного «круг» повернулась и пошла в комнату, как крыска за дудочником.

О закреплении печатей таким способом она только читала. И то в книжке про тринадцатый век, когда молитвы во славу божию записывали куда охотнее инструкций типа «закрыл две печати по схеме Цесова и вывел на прямую осевую по основным линиям».

За последние сутки Настя вообще осознала, что читала-то она до фига, только пользы от этого было с гулькин нос.

Вставший навел в комнате свои порядки. Испортил новый ламинат метровой схемой печати смутно знакомого типа, при этом чертил не мелом, а черным маркером, который не смоешь, а срединные линии и вовсе прорезал чем-то острым, затейливо так, канавкой.

— Не земля. Плохо, — прокомментировал он.

Настя только вздохнула, представляя масштабы будущего ремонта.

Подключив телефон, Настя запустила копирование профиля, захлопнув все остальные программы. И в который раз порадовалась, что мама в отъезде — она бы сообщением в болталку не ограничилась и уже вовсю бы кохала свою деточку, гоняя уникального вставшего поочередно за веником или вареньем, словно мама дяди Федора кота Матроскина.

Егор положил на стол заготовку под верхнюю покрышку и заранее разбитую нижнюю, но уже связанную с будущей заготовкой. Рядом выстроились пробирки с составами — один знакомый, стандартный зеленый набор, и два темно-синих. Таких Настя не то что дома не держала, а в глаза не видывала: по всей видимости, эти принес Лука.

— Что мне делать? — спросила Настя.

Егор встал в центре схемы и начал старательно чистить сочленения брони на пальцах от застрявшей там глины покрышек, не поднимая глаз. Точно не знал, с чего начать. Начал с азов.

— Третья форма. Определи, — Егор уставился на Настю пронзительным немигающим взглядом. Зеленые глаза за последний час еще больше выцвели и уже начали отливать серым.

— Агрессивна, неразумна. Сбоящий выворот при неудачном упокойном обряде пробуждения или при насильственной смерти. Редко — при естественной, но мучительной агонии. Трансформа от минуты и более.

— Дальше и проще.

— Жертва убийства или ошибка некроманта. Памятью не обладает. Не разговаривает, — Настя чувствовала себя полной идиоткой, выкладывая прописные истины как раз третьей форме, которая не только разговаривала, но и горло водкой полоскала. — Живых старается раздавить или разорвать на куски. Выворот делят по количеству конечностей и внешнему виду, хотя, по сути, это просто разделение по классу опасности и количеству печатей для упокоя. Классификация: паук, кабан, путник, червь.