Анатолий Нейтак - Попытка говорить 2. Дорога человека

Много чего ещё было потом. Всего просто не описать.

Куда больше удовольствия, чем от скачки, я получил от простого осознания, что могу свободно управлять сменой своих форм. Тьма внутри меня, подаренная, если верить лорду Печаль, не то Ночью, не то Бездной, служила мне опорой и защитой, так что мои изменения стали чем-то вроде дрожания струны. Как бы ни велика была амплитуда, струна всё время возвращается к своему среднему положению – и этим положением для меня стал облик Ровера: странного пса, который больше, чем пёс. А число дополнительных конечностей, материал моей живой брони, природа моего тела – то биологическая, то энергетическая, то механическая, то ещё какая – всё это поддавалось контролю. Не слишком прочному, увы… ну да лиха беда – начало.

Я больше не боялся потерять себя в скачке сквозь реальности, не страшился распада своей сути. Я, Ровер, мог вволю наслаждаться жизнью – и знали бы вы, как это было прекрасно! Почти так же прекрасно, как улыбка леди Одиночество, бледная, словно предрассветное небо.

А потом мы вынеслись к поющей реке смыслов и остановились возле приземистого дома с жёлтой крышей, обросшего мхом чуть ли не до состояния болотной кочки.

- Какая честь! – кланяется вставший со скамьи тролль. – Леди Одиночество, лорд Печаль! О, и Ровер с вами! Что привело вас сюда?

Я смотрю на реку, и меня пронзает чувство неправильности. Вот дом – от дороги слева, вот мост… о, теперь понял. Река течёт в другую сторону!

Или река течёт в ту же сторону, что и раньше, просто дом с жёлтой крышей всегда оказывается с той стороны, к которой подъезжают путники? Скорее всего, так оно и есть. А ещё мне приходит на ум престранная мысль, что дом на самом деле расположен сразу на обоих берегах, и что на самом деле это никакое не противоречие, а элементарная штука.

Элементарная. Да. Самое подходящее слово.

- В порядке ли твой мост, мастер-хранитель? – осведомляется высокий господин.

- Как всегда, лорд, – отвечает тролль – как я теперь понимаю, один из славной когорты Функционалов. – Как всегда. Езжайте смело – извольте только пошлину уплатить.

А я, пройдя мимо, бодаю мастера-хранителя в каменное бедро, нарываясь на мимолётную ласку, и спускаюсь к реке.

- Ровер! – тревожно вскрикивает леди Одиночество. – Стой!

Не обернувшись, я коротко разбегаюсь и плюхаюсь в поток смыслов.

Ухх!

Ощущения – примерно как от движения сквозь миры и Сны, связанные нитью Дороги. Только та скачка меняла мою форму, а купание меняет мою суть. И это тоже нравится мне. Поток, вторая ипостась Дороги, одаряет меня недостающим. И я больше не боюсь превратиться в быстро расплывающееся облачко не связанных уже смыслов, а спешу переплыть реку, пока впитанные мной смыслы не превысят смутно ощущаемого порога, за которым я уже не смогу ассимилировать их так, как должно. Время моего пребывания в потоке, расстояние от берега до берега, глубина, на которую я порой нырял – всё это становится лишь зависимой функцией от полноты принятых значений. Быть может, я купался совсем недолго, но купание это, как я чувствовал, явилось для меня чем-то необходимым… и достаточным.

Платить троллю пошлину мне не потребовалось (оно и к лучшему: не деньги ему нужны). Я ведь не воспользовался его мостом, не так ли? Более того: мне пришлось ждать высоких господ на другой стороне потока. А ожидая, я думал о разном. Но в первую очередь о том, что непреодолимой преграды между рациональным и иррациональным нет: за пределом одно переходит в другое. То, что я только что сделал, почти невозможно осмыслить – и в то же время только предельно концентрированным осмыслением и возможно хоть отчасти приблизиться к пониманию сути этого… купания.

Весь мир есть просто паутина смыслов. Но только полностью отдавшись течениям и вихрям этой паутины, признав безграничную власть, которую имеет над сознанием этот многомерный Поток, можно шагнуть дальше и взглянуть на мир как на целостность вне каких-либо смыслов. Вне понятий, вне категорий, вне рамок осознания… то есть на новом, высшем уровне понимания.

Я признал эту власть, и знание указало мне путь к освобождению.

Рассмеялся бы, но всё, что я мог – это лаем поторопить едущих по мосту высоких господ. И отправиться дальше по ускользающему пути, который исчислил для нас Циклоп… лучший друг путешественников, никогда не удалявшийся от своего дома дальше, чем на сто шагов.

Сердце Туманов оказалось полностью оправдывающим своё название. На пути к нему мы проехали через погибельный болотный туман, и через молочный утренний кисель из воздуха и влаги, и через ту бледную дымку, которая повисает над замершей землёй в самые сильные морозы. Мы преодолели туман, властный над морскими проливами, туман, спускающийся с гор, туман, что миазмами злого чародейства поднимается над заброшенными кладбищами во время некоторых ритуалов, а также туман, целиком состоящий из неупокоенных душ и наполняющий котлованы в некоторых особо тоскливых уголках ада.

Мы не задержались ни в летнем росистом тумане, пахнущем свежескошенными травами и парным молоком, ни в пахнущем кровью тумане, что плавает над полями проигранных битв, ни в чёрном тумане вулканических подземелий, ни в синем тумане Царства Иллюзий, ни в багровых испарениях, которые собираются над свинцовой гладью неименуемых рек Царства Мёртвых. Мы добрались до того странного места, где плотность туманов становилась такой, что он напоминал уже больше воду, чем воздух – оно-то и звалось Сердцем этих (преимущественно неуютных до дрожи) пространств.

А главный обитатель их оказался откровенно жутковат. И не в том дело, что Мастер Обменов оказался бледнее поганки, выросшей в подвале заброшенного дома – так бледен, что в бледности этой невольно хотелось отыскать намёк на розовый, или жёлтый, или хоть серый цвет. Полагаю, дело заключалось в основном в том несомненном факте, что Мастер Обменов имел облик громадного паука. То есть по-настоящему громадного: каждый из восьми его глаз был в диаметре больше суповой тарелки, а если бы он поднялся на своих суставчатых конечностях повыше, то без большого труда заглянул бы этими самыми глазами в окна третьего этажа. А то и четвёртого, если этажи не слишком высоки.

В общем, не просто паук, но суперпаук. В сетях такого не то, что мухи – драконы могут запутаться… ну, те драконы, что помельче и не слишком огнемётны.

Но впечатление кошмара усугубилось в сотню раз, когда Мастер Обменов заговорил. Делал он это не сам (видимо, как и обычные пауки, был нем и глух), а посредством "переводчика". Транслятора мыслей с паучьего на человеческий и, вероятно, обратно на паучий. Спущенный на паутинной верёвке из-под потолка, теряющегося в переплетении многослойных тенёт, переводчик представлял собой химеру с чертами людей и птиц, но… урезанную. Сильно. Голова, горло, грудь – и всё. Остальное, как я понял, было за ненадобностью для процесса перевода аккуратно отъедено Мастером Обменов лично. Так что теперь нельзя было даже определить, руки или крылья, ноги или птичьи лапы имела раньше эта химера.