Булыга Сергей - Ведьмино отродье

И исчез. Вот так Лягаш тогда уехал; куда, зачем — никто того не знал. А Рыжий продолжал ходить на реку. Катался, ждал. Или снимал коньки и крадучись бродил по льду. Звал Незнакомца, заклинал — то памятью Луны, то Солнцем, то Одним-Из-Нас, то даже Тем-Кто-Создал-Это-Все… А ветер становился все теплей, на полях уже кое-где появились первые проталины. Еще немного, и начнется ледоход. И тогда…

Глава двенадцатая — ФУРЛЯНДИЯ

Дни становились все длинней, лед понемногу раскисал и покрывался лужами. Возвращаясь в казарму, Рыжий в изнеможении валился на тюфяк…

А сон к нему уже не шел. Рыжий лежал, ворочался, вздыхал, потом, не утерпев-таки, вставал, брал в бочке яблоко, садился у печи и думал, глядя на огонь… Но думать ему не давали. Даже тогда, когда у них все уже бывало выпито и съедено и, вроде, наступала тишина, вроде всех сон сморил, а за окном мела метель и ветер с визгом рвался в дымоход, ныл, убаюкивал… Как Бобка вдруг подскакивал и восклицал…

Ну, скажем, так:

— А вот идет Чужая Тень! Сейчас она…

И дико хрюкал и подсвистывал, и прыгал, как блоха, по нарам, всех хватал! И все они смеялись, и все прыгали, визг по казарме, ор! То есть опять у них у всех сна ни в одном глазу! А после вновь они сходились, садились в круг — все это тут же, рядом с Рыжим, у огня — и начинали говорить наперебой. Или, как это у них называлось, травили баланду. Перетравив — пересказав — все страшные истории про Тень, а про нее им больше всего нравилось, они на этом никогда не унимались, а тотчас же принимались за другие, не менее леденящие рассказы — такие, например, как про Вечного Пса, Прилипчивый Огонь, Ядовитую Блоху, Смертный След… Никто из них во все это конечно же не верил. Так, рассказал, потешился, время убил, и ладно. И это правильно, это разумно. Хоть сами они и глупы. А я, частенько думал Рыжий, слушая их разговоры, а я хоть и умен, а поступаю очень глупо. Ибо зачем он мне, этот Подледный Незнакомец? Пусть даже есть такой, пусть даже это не видение, а он действительно живет в этой реке. И даже пусть он разумен, пусть он умеет говорить и пусть ты, Рыжий, даже научишься понимать его речи. А дальше что? Где и как ты будешь с ним общаться? Ведь ты же под воду к нему не полезешь, ты там захлебнешься, а он, наоборот, из воды не полезет. То есть, иначе говоря, вы с ним такие разные, что никакого общения, а уж тем более никакой дружбы между вами быть просто не может. Так? Несомненно так, тут спорить просто глупо, еще глупей, чем искать Незнакомца.

И все-таки…

Рыжий не мог с собою совладать, и он по-прежнему бегал к реке ежедневно. Конечно, ему нравилось кататься на коньках, конечно, ему нравилось, что он здесь, на реке, один. Но все это не главное. А главное вот что: всякий раз, приближаясь к реке, он, замирая от волнения, надеялся, что, может быть, ему сегодня вдруг возьмет да повезет — и он и Незнакомец встретятся, и встретятся они совсем не для того, чтоб подружиться или что еще такое, а просто так, чтоб убедиться, что мир велик, в нем много всего разного, порой даже такого, во что невозможно поверить, и, значит, бабушка права, и, значит, зря они…

Но пока получалось, что вроде не зря. Ибо как Рыжий ни хитрил, что только не выдумал, чем только он не заклинал — а Незнакомца не было и не было.

Зато однажды, в ясный безветренный день, в легкий мороз, то есть в самое лучшее время…

Заслышав чьи-то легкие крадущиеся шаги…

Рыжий подумал: лучшие! и здесь достали! ну я вас сейчас! — и зло оскалился, и резко оглянулся!..

И увидел княжну! Она была одна. На ней была новенькая шерстяная попонка с узорами в мелкий цветочек — наверное, сирень. Но это что! А вот: через плечо у нее, у Юю, были переброшены маленькие, очень изящные, очень блестящие, наверное из серебра, коньки! Какая это красота! Да и сама она, княжна, вся из себя была…

О, еще как хороша! Но на него она не смотрела. Делала вид, что не замечает, не чует. Она смотрела в сторону, долго смотрела. Да чего там смотреть — там же пусто! Вскочить, что ли, окликнуть?

Нет, уже наокликались! Рыжий стоял не шелохнувшись. Долго стоял, сколько смотрела — столько и стоял. Потом…

Она вдруг быстро села в снег, также быстро надела коньки, потом еще быстрей вскочила, оттолкнулась — и очень быстро, очень ловко покатилась по льду. Вжик, вжик — пели коньки, кругами, петлями. С подскоком, на одной стопе, боком, спиной, опять с подскоком и опять. Ну, еще бы! Да эти дымские, они же с детства учатся, им это привычно, а в Выселках где и на чем покатаешься? Да и кататься некогда! Уже первой зимой тебя начинают гонять на работы — то выставят в загонщики, то надо протоптать тропу, а то еще куда-нибудь пошлют. Так что пусть даже были бы коньки, так некогда было б учиться кататься…

А ловко она, а! Ох, лихо как! Двойной подскок! А как она кружит! И, главное, все ближе и ближе к нему, и будто все это случайно! А чего ей бояться? А покружись так на Хилом Ручье, так Красноглазые быстро наскочат, зайдут с другого берега, отрежут от поселка, и куда ты один да с коньками? Да к ним на праздник, в жертвы, вот куда! А здесь чего, здесь, конечно, можно покуражиться. Особенно если ты еще к тому же княжеская дочь. Тут да, тут…

О! Рыжий замер, затаил дыхание. И то! Она уже совсем близко катается. А вот уже совсем… Он не сдержался, отвернулся. А она вдруг взяла да подъехала прямо к нему, остановилась. И вот она стоит напротив него, ждет. Такая вся красивая, смущенная…

Ну, нет! С него уже и прежнего вполне довольно! Ибо уж очень хорошо он помнит ее смех и зубы сторожей, насмешки лучших. Так что… Нет, нет! И Рыжий снова отвернулся. Она вздохнула и отъехала. Села на лед и опустила голову. День… Солнце… Рыхлый лед… И теплый ветер с берега… Ну что же ты, подумалось, она к тебе пришла, она — к какому-то тебе! Княжна! А не какая-то костярщица, не дочь хромого бочара и даже не… Вот именно! А ты еще… Давай! Ну! Ну!..

Он медленно подъехал к ней и, глядя в сторону, с опаской подал ей лапу. Княжна тотчас схватилась за нее и, рассмеявшись, вскочила на стопы. И сразу — лапа в лапе — вжик, вжик, вжик — они поехали! Вверх по реке, вжик, разворот, и теперь вниз, уже с подскоками, а теперь к берегу, с притопами, быстрей, ну а теперь — еще быстрей — на середину. Весна! Ар-ра-ра-ра! Весна! Еще быстрей, еще! И резко повернуть, она подскочит — подхватить ее, самому развернуться и отпустить ее, разъехаться и снова — стремительно съехаться. И так еще раз и еще, и улыбаться — но молчать! Она молчит — и ты молчишь, она улыбается — ты улыбайся. И радуйся, что лед вас еще держит, что не растаял еще окончательно. Так что давай, Рыжий, гони!

И он, и она вместе с ним — ух, гоняли! Ух, порезали льда! Час, может, даже два так прошло. И, наконец, они устали. Переглянулись — и резко свернули. Подъехали к берегу, сели в сугроб. Юю, запыхавшись, сказала: