Ольга Родионова - Мой ангел Крысолов

Он вдруг спохватился, его лицо засияло.

— Гости! Братва! Мы должны отметить встречу! Так что добро пожаловать ко мне, господа, на «Недотрогу Молли»! Пойдем, Айден, тебе надо переодеться, ты похож на осьминога в период линьки. Что это за тряпка на тебе, прости господи?.. Господа, прошу меня извинить, мне надо немедленно привести брата в достойный вид. Иначе мне придется застрелиться от стыда. Добыча, никуда не уходите! Вы будете сидеть рядом со мной. У вас ведь есть… хм… какое-нибудь платье?

Нета, кусая губы, чтобы не рассмеяться, покачала головой. Конечно, лохмотья, оставшиеся от ее любимого красного платья, нарядом назвать было трудно.

Прекрасное лицо капитана слегка омрачилось, но он тут же хлопнул себя по лбу:

— А!.. Я совсем забыл. Рябой, Уголек, приволоките сюда сундук, который я честно выиграл в кости у той прелестной леди в Гранаде. Там нарядов хватит на полк… эээ… на цветник очаровательных дам. Господа, жду вас на «Молли» через полчаса!

И он невесомым шагом унесся на свою бригантину, таща за собой Айдена. Пираты поспешно потянулись следом.

Отродья сбились на палубе в кучку.

— Нета, иди сюда, — негромко сказал Корабельник.

Она подошла, прекрасно зная, о чем пойдет речь, и заранее готовая согласиться со всем, что скажет Учитель.

— Ты понимаешь, что объяснить этому… павлину, почему ты должна сидеть под замком, будет трудно? — начал Корабельник, не глядя на Нету.

Она кивнула.

— Ты можешь быть вместе со всеми… пока! Если пообещаешь, что ни при каких обстоятельствах — ни при каких, Нета! — не станешь…

— Я поняла, Учитель, — поспешно сказала Нета. — Я поняла, правда.

16

Что может сделать женшину, да хоть она и отродье, счастливой? Правильно — сундук красивых тряпок.

Петрушка Жмых сидел на палубе в неудобных тесных башмаках — он совсем отвык от них за время путешествия, но не идти же в гости в такое богатое место босым, как какой-нибудь захудалый крестьянин.

Уж на что отродья красивые, и то начали перышки чистить, наряжаться, кто во что горазд. А что тогда дурачку остается, с его-то рожей? Вооот. Башмаки надел. Жмут, проклятые, однако придется потерпеть.

А девушки-то, девушки, заперлись в кают-компании, видать, наряды перебирают, те, что из сундука. Сундук огроменный, эти-то, Рябой с Угольком, чуть пупки не надорвали, пока волокли… Одно утешенье — пираты эти на внешность еще страшней Петрушки, сказать по чести. Ну, кроме капитана. Ух, капитан! Глаз синим горит, прямо светится. А сам такой важный, фу ты — ну ты, при шпаге…

Вообще-то, если, скажем, Корабельника этак разодеть, или вот Птичьего Пастуха, так еще посмотреть надо, кто красивше выйдет!.. Нет, ничего не скажу, капитан хорош, что верно, то верно. Молодой, легкий, тонкий весь, и обходительное обращение, видать, понимает. Волосья черные, блестящие, локонами из-под шляпы вьются и на плечах лежат. Морда нежная, белая, как у девушки, а руки, а пальцы!.. Для фортепьян всяких там пальчики да для колец, а не для пистолетов.

Петрушка посмотрел на свои веснушчатые лапки и спрятал их со вздохом в карманы штанов.

Девушки вон как оживились, забыли даже Нету ненавидеть. А чего ее ненавидеть, спрашивается? Она же не виновата, что этот Крысолов за ней ходит, как привязанный. Да, может, он и не такой плохой — дурак просто, навроде самого Петрушки, только наделенный немерянной силой. Вот и не соображает, как с этой силищей распорядиться. Вот и ходит, и ходит, неприкаянный, только воду мутит…

После встречи с Мангой ох сильно Петрушка изменился. Он же этой Манги почитай с младенчества боялся. А она вот какая оказалась — не злая совсем, а несчастная просто. Может, и Крысолов так? Может, его пожалеть надо?.. А кто и пожалеет, если не Нета. Нета каждого жалеет, она добрая. Только глупая. Добрым и глупым в жизни непросто, это Жмых по себе знает, чего уж там.

Давеча-то, когда они все собрались Нету судить, в кают-кампании-то, он уж и не знал, куда деваться. Сказал, мол, живот схватило, да и ушел оттуда — уж больно Нету было жалко. Она и так… Глупая Нета, глупая. И чего этим девкам надо? Хоть бы полюбила кого попроще. А то ведь Тритон-то, он же к любви совсем неспособный. И всегда такой был. Хороший, да, — добрый, нежадный, и Петрушку вот всяким разным вещам выучил — шалаши там строить, правильные грибы от вредных отличать, рыбу тоже… Но любить — это он, пожалуй, не может. Что-то у него в голове или в сердце неправильно устроено. Как будто рана какая-то. Если бы Жмыха спросили, он бы сказал, что Тритон любить боится — потому что пуще смерти боится потери. Вроде — чего не имею, то и отобрать у меня нельзя. Так Петрушка, со стороны глядя, решил… А впрочем, кто его знает, Тритона. Ведь разок-то Жмых подсмотрел, как он Нету на берегу целовал — разве так целуют, если не любят?..

Ох, а это… что же, мать честная?!

Петрушка аж отшатнулся: видение ему было силы неслыханной, искры из глаз, в голове помутнение. Вышла, видит он, из кают-компании принцесса сказочной красоты. Платьице на ней… словами не передать, какое синее, все в кружевах и в жемчуге, пепельные локоны вокруг лица вьются и тоже каменьями сверкают — сеточка, вроде, такая сверху надета, а по сеточке камушки искрами и жемчуг мелкий. Шейка голая, а спереди все в кружевах, и кружева эти точно лепестки вокруг нежной грудки колышутся. Губки у нее розовые, на щечке родинка, и похожа эта принцесса… да, что бы вы думали, — на Алису похожа, на Снегурочку нежную!..

Только Петрушка решил, что ему солнце голову напекло, как дверь отворяется, и следом за первой принцессой вторая выходит — кудри темные до самой… ну, пониже спины, значит, на лоб такая штучка свисает, граненая, навроде слезки синей, сапфировой, платье как ворох лепестков белейших, а грудка почти вся открыта, ну прямо до этих… до сосков. На щечке розовой тоже мушка, только покрупней, чем у первой, бархатная такая, и на шейке на бархоточке еще сапфир, да какой!.. королеве впору. Огляделась эта вторая принцесска капризно, ножкой топнула — и Петрушка понял, что Рада это, точно, Рада. А первая, выходит, Алиса была?.. Ну, держите дурака семеро, это же надо: такую красоту несказанную увидать и не рехнуться совсем уже, окончательно.

А следом-то, из каюты-то, крошка Жюли выходит, Петрушка ее только по росточку и признал: тончайшие кружева на ней, кремового цвета, да все волнами, волнами прозрачными, волосы все вверх собраны, наподобие башенки, золотыми нитями опутаны, осанка гордая, глаз не отвести, на груди золотистая бабочка будто трепещет, а может, цветок — не разобрал дурачок, и так спасибо, что не ослеп.

А рядом с ней — кто это?.. Ох ты, мать честная, неужто мавка? Платье зеленое атласное, рыжая копна водопадом по спине струится, переливается, ожерелье из каких-то огненных камней шейку обнимает и промеж грудок ее маленьких поблескивает, а глаза смеются!..