Патриция Бриггз - Узы крови

— Нет. Я хочу тебя, — мрачно ответил он, убирая руки, и я увидела, что его глаза снова стали серо-голубыми: человечьими.

— Правда? — спросила я, зная, что он недоговаривает. — Твой волк может по-прежнему хотеть меня, но не думаю, чтобы хотел ты. Почему ты оставил Маррока и явился сюда?

Он откатился, повернувшись ко мне спиной. Я не шевелилась, стараясь не давить. Но и не попятилась. Просто ждала ответа.

Со временем он прозвучал.

— Было плохо. После Техаса. Но когда у нас появилась ты, это ушло. И все было хорошо. До ребенка.

— Ты говорил об этом с Браном?

О чем бы ни шла речь. Я прижалась лицом к спине Сэмюэля, согревая его своим дыханием. «Сэмюэль сочтет самоубийство трусостью, — уговаривала я себя. — Сэмюэль терпеть не может трусов». Я могу не хотеть любить Сэмюэля — после той боли, что мы когда-то причинили друг другу, — но не хочу и терять его.

— Маррок знает, — прошептал он. — Маррок всегда знает. Все остальные верили, что я такой же, как раньше. Отец знал, что-то не так, со мной неладно. Я собирался уйти, но появилась ты.

Если Маррок не смог привести его в порядок, что могу я?

— Ты надолго оставил стаю, — осторожно сказала я. Он ушел из стаи вскоре после меня, больше пятнадцати лет назад. И почти все эти пятнадцать лет оставался далеко. — Бран сказал мне, что ты стал одиноким волком в Техасе.

Волкам необходима стая, иначе они начинают вести себя странно. Одинокие волки, как правило, опасны и для себя, и для окружающих.

— Да.

Все мышцы в его теле напряглись, словно в ожидании удара. Я решила: значит, я на верном пути.

— Нелегко быть одиноким, особенно многие годы.

Я чуть подобралась, так что смогла обернуться вокруг него, обхватить ногами. Рукой, на которой не лежала, я обняла Сэмюэля и прижала ее к его животу, показывая Сэмюэлю, что он не один — пока живет в моем доме.

Он задрожал, отчего задрожала вся кровать. Я крепче обняла его, но ничего не сказала. Я зашла не дальше, чем хотела. Некоторые раны, чтобы они зажили, нужно вскрыть, другие оставить в покое. Но я не обучена определять разницу.

Он положил обе свои руки поверх моей.

— Я прятался от волков. Прятался среди людей. — Он помолчал. — Прятался от себя. То, что я делал, было неправильно, Мерседес. Я говорил себе, что нельзя ждать, нельзя рисковать тем, что кто-то отберет тебя у меня. Я должен был сделать тебя своей, чтобы иметь жизнеспособных людей, но я понимал, что использую тебя. Ты была недостаточно взрослой, чтобы защититься от меня.

Я потерлась носом о его спину, но молчала. Он прав, и я слишком его уважаю, чтобы солгать.

— Я обманул твое доверие и доверие отца. Я не мог жить с этим: нужно было уходить. Я уехал на самый край этой страны и стал другим — студентом-медиком Сэмюэлем Корником, первокурсником колледжа. Только что с фермы и со свежим дипломом средней школы. И лишь в ночь полнолуния я позволял себе вспомнить, кто я.

Мышцы под моей рукой дважды сократились.

— На медицинском факультете я встретил девушку. Она напомнила мне тебя: спокойная, со своеобразным чувством юмора. И даже внешне немного на тебя похожа. Я почувствовал, что мне дают вторую возможность, второй шанс сделать все правильно. А может, я просто забыл. Сначала мы были просто друзьями, учились по одной программе. Потом стали чем-то большим. Мы стали жить вместе.

Я поняла — вот сейчас, ведь вот оно, самое плохое, что могло бы произойти с Сэмюэлем. Я чуяла его слезы. Хотя говорил он подчеркнуто ровным тоном.

— Мы предохранялись, но недостаточно. Она забеременела. — Голос его звучал мрачно. — Мы были в интернатуре. И так заняты, что едва успевали здороваться. Она ничего не замечала до четвертого месяца беременности: принимала симптомы за результат стресса. Я был счастлив.

Сэмюэль любил детей. Однажды я видела снимок: он в бейсбольной шапочке, и Элиз Смитерз, пяти лет, едет на нем, как на пони. Он отринул все, во что верил, вообразив, что я — не человек и не вервольф — могу дать ему детей, которые будут жить.

Я старалась не выдать ему, что тоже плачу.

— Мы были интернами. — Теперь он говорил спокойнее. — Это обнимает много времени и связано со стрессами. Ненормированный рабочий день. Я ассистировал хирургу-ортопеду, почти в двух часах езды от нашей квартиры. Вернувшись вечером домой, нашел записку.

Я теснее прижалась к нему, как будто могла предотвратить дальнейшее.

— «Ребенок помешает учебе, — процитировал он. — Можем попробовать еще раз, позже». После того, как она устроится. После того, как появятся деньги. После…

Продолжая говорить, он перешел на иностранный язык, как будто его певучие тона лучше передавали боль, чем английский.

Проклятие долгой жизни в том, что все вокруг тебя умирают. Надо быть сильным, чтобы выжить, и еще сильнее, чтобы хотеть выживать. Однажды Бран сказал мне, что Сэмюэль видел слишком много детских смертей.

— Этот ребенок сегодня.

— Он выживет, — сказала я. — Благодаря тебе. Вырастет сильным и здоровым.

— Я жил, как должен жить студент, Мерси, — продолжал Сэмюэль. — Делал вид, что беден, как все остальные студенты. Если бы она знала, что у меня есть деньги, убила бы она моего ребенка? Я бы бросил учебу и заботился о нем. Может, это моя ошибка?

Сэмюэль обернулся всем телом вокруг моей руки, словно его кто-то ударил в живот. Я только обнимала его.

Мне нечего было сказать, чтобы ему полегчало. Он лучше меня знал, каковы у его ребенка шансы родиться здоровым. Но это неважно. Его ребенок не получил возможности проверить это.

Я обнимала Сэмюэля до захода солнца и утешала, как могла.

Глава шестая

Я оставила Сэмюэля спать и приготовила сэндвич с тунцом. Положила их в холодильник — вдруг проснется голодный. Но он не вышел из своей комнаты, даже когда я уже ложилась спать.

Будильник я поставила на пару часов позже обычного. Завтра суббота, в этот день мастерская официально закрыта. У меня ест работа, но ничего срочного, а Гэбриэл придет не раньше десяти.

Перед сном я помолилась. Просила Господа помочь Уоррену и Стефану найти демона — это стало обычной моей молитвой. На этот раз я помянула в молитве Сэмюэла. Немного погодя помолилась за Адама. Не думаю, что я превратилась в покорную дурочку по его вине.

Хотя я собиралась проснуться поздно (ради себя), пришлось встать затемно, потому что в окно постучали. Я сунула голову под подушку.

— Мерси.

Тот, за окном, говорил негромко, но я узнала голос. Стефан.

Я потерла глаза.

— Просишь милости? Я совсем не в настроении.[24]