Глен Кук - Суровые времена. Тьма

Зима та была весьма холодна. Мы провели ее в великих страданиях, вынужденные зачастую угрожать туземцам, дабы нас снабжали достаточным количеством провизии и топлива. Князь вел нас вперед и вперед, большею частью избегая тяжелых боев по причине неопытности личного состава полка.

В Мельдермаи я и еще трое человек, выпив вина, опоздали к выступлению полка. Почти сто миль пришлось нам странствовать, рассчитывая лишь на самих себя и ежечасно рискуя быть схваченными. Однажды мы, после ночлега в доме местного дворянина, взяли из его конюшен четырех лошадей. И в придачу — некоторую толику бренди. Дворянин сей обратился с челобитною к князю, и лошадей пришлось вернуть.

Неделю мы провели в Форнгоу, а затем князь приказал нам отправляться на юг, к Верхнему Нангелю, где нам предписывалось присоединиться к четвертому кавалерийскому, гнавшему шайку Ножа в Рудеральский каньон. Однако, прибыв на место, мы обнаружили там всего лишь дряхлых старух и полное отсутствие всякой еды, за исключением гнилой капусты, причем большую часть ее крестьяне зарыли в землю перед тем, как бежать.

Тогда мы отправились в Силур по Балихорской дороге и там, в лесу, набрели на таверну, устроенную совершенно по северному образцу, где некая враждебная ведьма, пользуясь тем, что мы были не совсем трезвы, пыталась науськать на нас ядовитых жаб.

На следующий день нам пришлось пройти пешком несколько миль по болотам, подтаявшему снегу и мерзлой грязи низины, где из земли бьет горячий ключ, предохраняющий все вокруг от замерзания. Затем мы вышли к крепости Тразиль, где полк, навербованный из бывших тенеземских солдат, осаждал своих тразилийских собратьев. Осада, судя по тому, как трудно было в тех краях — даже за плату! — раздобыть съестное, была весьма продолжительной.

Там я три дня проработал в полевом лазарете, где, из-за необычайного холода, мне пришлось лечить множество обмороженных. Холод убивал больше солдат, нежели даже противник.

От Тразиля мы с личной гвардией князя отправились к Мелопилю и осадили крепость местного царька, расположенную на острове посреди озера. Вода в озере замерзла. По причине страшного мороза лед оказался толст, и всякий раз, как мы шли на штурм, снаряды из машин противника мчались к нам, скользя по оному…

…Тенеземцы вкупе со многими нашими были истреблены беспощадным огнем машин со стен, пока гарнизон удерживал ворота. Затем из Тенелова на своем ковре-самолете прибыл Ревун, и убийственная волшба обрушилась на нас, словно молнии в грозу, вынудив нас отступить. Многие были захвачены врагом.

По прошествии двух недель пришел приказ идти маршем на соединение с силами, осаждавшими Рани Ортал. По пути мы обнаружили немного вина, что послужило причиной катастрофы: туземцы украли наши вьюки, воспользовавшись нашим сном.

Силы обеих сторон собрались отовсюду, и я начал бояться большой битвы. У стен Рани Ортала мог появиться Ревун.

После того, как город был взят в кольцо, противник предпринял несколько атак на наши траншеи, что стоило ему огромных потерь. Через две недели, в самом начале весны, мы организовали внезапное ночное наступление, и удалось подвести осадные машины к самой стене. Солдаты убивали всех на своем пути — столь злы они были и столь напуганы ночной темнотой. Достигнув верха стены, они сбросили вниз всех, включая даже женщин и детей.

Затем из Тенелова на своем ковре-самолете прибыл Ревун с небольшим роем Теней, что вынудило нас оставить все захваченное.

С восходом солнца Ревун и Тени удалились, и Прабриндрах Драх собственной персоной вышел вперед, дабы сказать врагу, что к вечеру мы снова пойдем на штурм и на этот раз никто не будет удостоен пощады, однако штурм так и не был осуществлен, оттого что вражеский царек решил попытать счастья в союзе с Таглиосом. Городские ворота распахнулись, и город был отдан солдатам на одну ночь, но им запрещено было иметь при себе любое оружие, кроме кинжалов.

Почвы в тех местах весьма скудны, и урожаи даются туземцам нелегко. Обычная пища их — капуста и корнеплоды, а из зерна — рожь.

В течение месяца мы стояли гарнизоном в Трюфельваре, где я подружился с сыном правителя, мальчиком одиннадцати лет. Он был смышлен, однако невежествен как в религии, так и в грамоте. Отец его доложил, что Хозяева Теней запретили религиозную практику, наряду с образованием, по всей своей империи, а за выдачу книг — особенно старых — объявили вознаграждение. Доставленные книги немедля сжигались наряду с продолжавшими отправлять требы жрецами, за коих также было объявлено вознаграждение. Должно быть, Ножу такой закон пришелся очень по нраву.

По прошествии месяца в полк пришел приказ, предписывавший возвращаться в Джайкур, где Госпожа собирала армию для летней кампании на востоке. В Джайкуре я оставил полк и продолжал путь на север, к Таглиосу, где и был с великою радостью принят старыми своими товарищами по Черному Отряду.

Описание этой «кампании» оказалось самым подробным и содержательным из всей писанины Одноглазого. Прочие фрагменты содержали куда менее связные повествования.

33

Плененный краснорукий Обманник ожидал нас в помещении, с ручательством защищенном ото всякой подглядывающе-подслушивающей волшбы. Одноглазый клялся, что сплел заклятья так, что сама Госпожа в лучшие дни свои не пробилась бы сквозь их преграду.

— Прошлое Госпожи меня в данном отношении не волнует, — буркнул Костоправ. — Чего не скажешь о настоящем Душелова. Она залегла на дно, однако находится неподалеку и наверняка желает знать, что где происходит. Также тревожит меня и Ревун. У него на Отряд ба-альшущий зуб.

— Да все в порядке, говорю тебе, — настаивал Одноглазый, — Сам Властелин сюда не прорвется.

— Вот то же самое и Копченый думал о своей потайной палате.

Меня передернуло. И Одноглазого — также. Конечно, я сам не видел Копченого, уничтоженного чудовищем, проникшим сквозь тончайшую брешь в его защите, однако наслышан достаточно.

— А что там из Копченого вышло? — спросил я, так как, по слухам, чудовище не убило его.

Костоправ прижал палец к губам.

— Вот за этим углом…

Я думал, мы возвращаемся в ту комнату, где Гоблин и Одноглазый со Стариком вытаскивали меня после последнего приступа. Просто догадался, что краснорукого душилу держали там же, за занавесью. Но нет, прибыли мы совсем в другое место.

И Обманник был не один.

Радиша Драх, сестра правящего князя, Прабриндраха Драха, стояла там, прислонясь к стене, и рассматривала пленника. Маленькая, смуглая и сморщенная, подобно всем таглиоскам, кому за тридцать, она отличалась твердостью характера и ясностью ума. Говорят, что она потеряла самообладание лишь единожды в жизни — в ту ночь, когда Госпожа истребила всю верхушку разношерстного таглиосского жречества, положив конец религиозным распрям, что сделало ее ключевой фигурой в военных действиях.