Глен Кук - Суровые времена. Тьма

Часом раньше она уже прошлась по мне вдоль и поперек, так как я «мудрый — нет, пустоголовец бездельный — да», потому что все время только пишу да читаю. Вряд ли взрослому человеку на это тратить время — да.

Матушка Гота вечно всем недовольна.

Костоправ говорил: это от того, что ее вечно мучают боли.

Он сделал вид, что не понимает ее ломаного таглиосского.

— Да, погодка и вправду замечательна. Для нынешнего времени года… Специалисты по сельскому хозяйству заверили меня, что в этом году мы соберем два урожая. Как ты полагаешь, ты справишься с уборкой двойного урожая риса?

Снова отхаркивание, плевок, а затем — долгий, свирепый период на нюень бао, искусно приправленный образными эпитетами, причем не все они взяты из ее родного языка. Пуще всего на свете матушка Гота терпеть не может быть выставленной на посмешище или же игнорируемой.

Тут кто-то забарабанил в дверь.

Сари где-то чем-то занималась, дабы быть подальше от матушки, так что открывать пришлось мне. Запах Одноглазого явственно чувствовался издалека.

— Как делишки, Щенок? — спросил наш ведун, суя мне в руки вонючую, грязную, разлохмаченную кипу бумаг, — Старик у тебя?

— Какой же ты волшебник, если сам не можешь сказать?

— «Какой-какой»… Ленивый!

Я отступил в сторону и взвесил на ладони бумажную кипу.

— Что за мусор?

— Те бумаги, что ты с меня требовал. Мои заметки для Анналов.

С этими словами он лениво засеменил к капитану.

А я глядел на принесенные им бумаги. Некоторые отсырели. Некоторые покоробились. Вот вам Одноглазый… Я от души надеялся, что этот недомерок не задержится надолго. Натрясет в доме блох да вшей… Он ведь ванну принимает, только если, напившись, в канал свалится. А эта треклятая шляпа… Сожгу ее когда-нибудь.

Одноглазый и капитан о чем-то перешептывались. Матушка Гота хотела было подслушать, однако они перешли на язык, которого она не понимала. Втянув в себя бушель воздуха, матушка Гота продолжила было свою трескотню, но…

Одноглазый оборвал разговор и воззрился на нее. То была их первая близкая личная встреча.

Он ухмыльнулся.

Она его ничуть не обескуражила. Ему миновало две сотни лет. И мастерство словесной пикировки он превратил в тончайшее искусство за несколько поколений до рождения матушки Готы. Он поднял вверх большие пальцы и шмыгнул ко мне, улыбаясь, словно мальчишка, случайно босою пяткой вывернувший из земли под одним из концов радуги глиняный горшок..

— Щенок, — заговорил он по-таглиосски, — представь меня по всей форме! Я люблю ее! Она великолепна! Воплощение всех достоинств. Она — само совершенство. Поцелуй меня, любимая!

Может, это оттого, что матушка Гота — единственная в Таглиосе женщина, что не превосходит его в росте?

В первый раз я видел, как моя теща лишилась дара речи.

Дядюшка Дой с Тай Дэем тоже, пожалуй, опешили.

Одноглазый, фигурно выступая, направился через комнату к матушке Готе, и та предпочла отступить. То есть, едва ли не бежала.

— Совершенна! — каркнул Одноглазый, — Во всех отношениях. Женщина моей мечты… Ты готов, капитан?

Чем он таким набрался?

— Ага. — Костоправ отодвинул свой чай, который едва пригубил. — Мурген, я бы хотел, чтобы и ты пошел с нами. Пора показать тебе несколько новых трюков.

Я, сам не зная отчего, покачал головой. Сари, избежавшая общения с матерью под предлогом необходимости быть со мной, обняла меня и, ощутив мое нежелание идти, сжала мое плечо. Она подняла на меня блестящие миндалины глаз, без слов спрашивая, чем я встревожен.

— Не знаю…

Похоже, они собирались допрашивать краснорукого Обманника. Не люблю я подобной работы…

И тут дядюшка Дой здорово удивил меня:

— Могу ли я сопровождать мужа моей племянницы?

— 3-зачем?

— Я хочу удовлетворить голод своего любопытства сведениями об обычаях твоего народа.

Он говорил со мной медленно, словно с идиотом. По его мнению, я обладал одним серьезным врожденным дефектом: не был рожден нюень бао.

Ладно, хоть Каменным Воином и Каменным Солдатом больше не зовет…

Я так и не понял, что это значило.

Я перевел его просьбу Старику. Тот и глазом не моргнул.

— Конечно, Мурген. Отчего бы нет… Только идемте, пока мы все тут не померли от старости.

Что за чертовщина? И это — капитан, всегда считавший, что от нюень бао хорошего ждать не приходится?

Я покосился на кучу бумаги, принесенную мне Одноглазым. Бумаги воняли плесенью. Позже попробую сделать из этого что-нибудь. Если это вообще на что-нибудь годится. Одноглазый вполне мог написать их на языке, который успел забыть в течение последующих лет.

32

Летопись Одноглазого оказалась ужасной, как и следовало ожидать. Более того: вода, плесень, жучки и преступное небрежение сделали большую часть его воспоминаний нечитаемой. Хотя одна глава из недавних уцелела вся, за исключением одной страницы в середине, которая просто-напросто отсутствовала. Вот вам живой пример того, что Одноглазый считал подобающим для хроникера.

Он изменил написание большей части наименований мест. Я, где мог, исправил их в соответствии со стандартом, прикидывая, где могло происходить описанное, и сверяясь с картами.

На исходе третьего года пребывания нашего в Таглиосе наш капитан решил послать Хусавирский полк в Пребельбед, где Прабриндрах Драх вел кампанию против стаи мелких тенеземских князьков. Я с несколькими товарищами по Отряду получил приказ следовать с ним, дабы послужить основой нового полка. Изменник Нож также был в тех землях.

Полк проследовал через Ранжи и Годжу, Джайкур и Кантиль, затем миновал Бхакур, Данжиль и прочие недавно взятые нами города, пока, по истечении двух месяцев, мы не нагнали князя во Прайпурбеде. Здесь от полка отделилась половина для эскортировки военнопленных вкупе с трофеями назад, на север. Прочие направились на запад, к Ашарану, где и подверглись неожиданному нападению Ножа, из-за чего пришлось нам забаррикадировать ворота и сбросить со стены множество туземцев, так как те могли оказаться соглядатаями врага. Благодаря моему таланту стратега нам удалось продержаться, невзирая на то, что необученными войсками овладела паника.

В Ашаране мы обнаружили большие запасы вина, и это помогло нам скоротать долгие часы осады.

По прошествии нескольких недель люди Ножа начали разбегаться, не в силах более терпеть холод и голод, и тогда он решил отступить.

Зима та была весьма холодна. Мы провели ее в великих страданиях, вынужденные зачастую угрожать туземцам, дабы нас снабжали достаточным количеством провизии и топлива. Князь вел нас вперед и вперед, большею частью избегая тяжелых боев по причине неопытности личного состава полка.