Макс Фрай - Я иду искать

— Опекать, не опекать, а всё-таки время от времени интересоваться их делами мог бы, — вздохнул я.

— Они тоже могли, — пожал плечами мой друг. — Никто не мешал твоим юным приятелям прислать тебе зов и рассказать о своих делах, или попросить совета. Можно сколько угодно оправдываться стеснительностью или опасением показаться назойливыми, но на мой взгляд, если человек не сделал чего-то настолько простого в исполнении, значит, недостаточно этого хотел. До сих пор ты придерживался сходной позиции. Что это вдруг с тобой стряслось?

— Нннууу… — протянул я. И уже приготовился повторить на бис свои покаянные рассуждения, на три четверти состоящие из скорбных междометий, но Шурф внезапно сменил тему.

— Уандукская магия — очень интересная штука, — задумчиво сказал он. — У нас о ней очень мало знают — прежде всего потому, что не слишком интересуются. Высокомерная уверенность, будто вдали от Сердца Мира ничего интересного происходить не может, имеет власть даже над лучшими из умов; собственно, мне самому понадобилось немало времени, целый хор авторитетных мнений и несколько чрезвычайно вдохновляющих практик, чтобы окончательно избавиться от этого заблуждения.

— Ты это к чему? — насторожился я.

Но Шурф только отмахнулся. Дескать, сейчас сам поймёшь.

— Древние кейифайские колдуны, чьё наследие лежит в основе современных магических практик Уандука, придавали огромное значение эмоциональной сфере и стремились установить над ней полный контроль. «Глупец стремится к власти над чужим телом, кошельком и умом, мудрец — только к власти над чужим сердцем, ибо сердце приведёт с собой и ум, и тело, и кошелёк», — так семнадцать тысяч лет назад писал в наставлении сыновьям выдающийся мыслитель и чародей своего времени, предок нынешнего куманского халифа Удара цуан Афия. И, как ты понимаешь, теоретическими рассуждениями он и его коллеги не ограничивались. За минувшие тысячелетия уандукские маги создали неисчислимое множество способов влиять на настроение, чувства и переживания других людей. Собственно, уандукская любовная магия, получившая у нас довольно широкую известность благодаря обострённому интересу обывателей к этой теме — всего лишь небольшая часть обширной области знаний об устройстве психики человека и приёмов, позволяющих сознательно ею управлять.

Я не стал снова спрашивать: «Ты это к чему?» — но если бы умел превращаться в гигантский вопросительный знак, сделал бы это безотлагательно.

— Вынужден признать, что мои познания в уандукской магии крайне поверхностны и ограничены вполне общедоступными сведениями, — сказал сэр Шурф. — Но даже их достаточно для подозрения, что ты стал жертвой одного из чрезвычайно простых и популярных среди жителей Уандука магических приёмов, позволяющих манипулировать чувствами собеседника. Например, заставить его испытать внезапную симпатию, или наоборот, необъяснимую неприязнь. Или, как в твоём случае, почувствовать себя виноватым.

— Что? — изумлённо переспросил я. — Ты думаешь, Айса меня заколдовала? И я только поэтому переживаю, что забыл о них, как последняя свинья?

— Скажем так, я вполне допускаю, что подобное колдовство могло иметь место. Иного разумного объяснения твоему состоянию я, в любом случае, не нахожу. Чувство вины никогда не было твоей уязвимой точкой. У тебя другие демоны.

— Прекрасная версия! — обрадовался я. — Хотя я тогда, конечно, выхожу полным придурком: меня заколдовали, а я и не заметил. Но ладно, к этой роли мне не привыкать.

— Не преувеличивай, — сказал мой друг. — Знаю я эти вкрадчивые уандукские приёмы. Даже если заранее предполагаешь, что на тебя могут наложить заклятие, всё равно ничего не заметишь. Сам так пару раз попадался.

— Ты?! Извини, не верю.

— Дело было довольно давно, — улыбнулся он. — К тому же, никаких зримых последствий эта ворожба не возымела. Я всё-таки обучен контролировать своё поведение и не ставить его в непосредственную зависимость от испытываемых чувств, если только сам не решу, что в данный момент это может быть полезно. Ну или просто приятно — иногда это тоже веский аргумент.

— А когда всё закончится? Ну, если Айса меня действительно заколдовала. У этих дурацких уандукских заклинаний есть какой-то срок действия?

— Достоверными сведениями на этот счёт я не располагаю. Однако, достаточно хорошо зная человеческое устройство, я почти уверен, что срок действия самого заклинания может быть совсем невелик. Не удивлюсь, если оно активно воздействует вообще только в момент произнесения, а всё остальное заколдованный делает сам. То есть, накручивает себя. Ну или наоборот, успокаивает, если владеет соответствующей техникой.

— Соответствующей техникой? — обречённо переспросил я. — А твои дыхательные упражнения помогут?

— Разумеется помогут. И дюжины лет не пройдёт, как ты выбросишь из головы этот досадный эпизод, — пообещал сэр Шурф.

Некоторое время он с нескрываемым удовольствием разглядывал мою вытянувшуюся физиономию, а потом наконец сжалился и добавил:

— Но есть и более простой способ уладить проблему, причём вне зависимости от того, стал ты жертвой уандукского заклинания или исключительно собственных фантазий. Удивительно, что ты сам до сих пор им не воспользовался.

— Что за способ?

— Поговорить.

— С кем? — растерялся я.

— Ну как — с кем. С людьми, перед которыми ты якобы провинился. Послать зов каждому из них, вежливо попросить прощения за то, что делаешь это с некоторым опозданием, выслушать, что тебе скажут в ответ, и закрыть вопрос.

— Слушай, а почему я до сих пор этого не сделал? — изумлённо спросил я.

— Вероятно, потому, что у тебя довольно оригинальное мышление? — предположил Шурф.

Иногда он бывает поразительно великодушен.

— Похоже, мудрая природа создала тебя специально для того, чтобы компенсировать эту мою… эээ… оригинальность, — вздохнул я. — Осталось понять, с какой удивительной целью она создала меня.

— Да нечего тут понимать, — отмахнулся мой друг. — Некоторые вещи природа создаёт просто так, без какого-то дополнительного практического смысла. Для красоты и разнообразия.

Я рассмеялся — не столько от его слов, сколько от облегчения, охватившего меня так внезапно, словно я и правда всё это время был заколдован, а он меня каким-то образом расколдовал.

Безмолвная речь отличается от обычного разговора тем, что слушать гораздо легче, чем говорить. Строго говоря, не услышать того, кто прислал тебе зов, практически невозможно: если ты в сознании и не спишь, его голос зазвучит у тебя в голове, хочешь ты того или нет. А вот ответить гораздо труднее, для этого требуется и знание специальной техники, и концентрация, и конечно практический опыт. В этом смысле я крайне невыгодно отличаюсь от большинства окружающих, использующих Безмолвную речь с раннего детства — то есть, никак не меньше сотни лет. Им кажется, нет ничего проще и естественней таких разговоров на расстоянии, а я до сих пор быстро от них устаю. Но тут ничего не поделаешь, если уж живёшь в столице Соединённого Королевства, без этого навыка не обойтись.