Далия Трускиновская - Нереал

Я вспомнил Астралона...

Неладно что-то было в наших магических кругах!

Кончилась дискуссия тем, что обе дамы вошли в “second hand” и принялись делить добычу. Быстро и весьма профессионально. Они думали, что их с улицы не видно, потому что витрина занята бальным нарядом конца пятидесятых, чтоб не соврать, годов. А оказалось-таки видно...

Наверно, живи я в пещерном веке, помер бы с голоду. Я бы исправно вместе с прочими мужами загонял мамонта п ловушку и метал в него булыжники (моя бедная голова — целая картинная галерея, причем картинки — из всевозможных учебников истории). Но когда пришлось бы с дубиной в руке доказывать свое законное право на Мамонтову ляжку — я бы, наверно, самоустранился, объяснив соплеменникам, что сие ниже моего достоинства...

— Т-т-т! — сказал мне Имант. И ободряюще улыбнулся. Мол, четыре крупные неприятности, или четыре года без гроша за душой, или четыре тещи, или четыре судимости — — это все ерунда!

Дверь магазина отворилась, обе дамы вышли. И тут же их нагнал мужичок с пакетом. Скучный такой мужичок, весь, надо полагать, секондхендовский.

— Вот, забыли, — сказал он Леонтине.

— Спасибо, — с тем пакет был принят, но мужичок не вернулся, а остался стоять в дверях, как бы ожидая событий. Я подумал — ну вот. дожили, мужчины в лавчонках продавцами служат!

Я был в “second hand” не так давно, искал стильную рубаху под лиловые джинсы. И меня потряс ящик с бюстгальтерами. Оказывается, когда приходит контейнер с товаром, хозяева магазина сами не знают, что там внутри. На сей раз они рассчитывали получить как раз рубахи, а получили вот это безобразие. Посреди магазина был выставлен ящик в два кубометра, не меньше, мне по пояс, и толпа женщин усердно в нем ковыряясь, вытаскивая добычу с такими воплями, что мне представилась Вальпургиева ночь на Лысой горе..

— Я пойду, — Степашина всем видом показывала, что отправляется к Ксении на растерзание. Но Леонтина никакого сочувствия не выразила. Она даже напустила налицо обиду, как будто редакция была обязана предоставлять им с Имантом приют для пророчеств и не выполнила своих законных обязательств.

Мне бы тоже следовало пойти вслед за Степашиной. В том, что я задержался, был некий мистический смысл.

К дверям редакции подошел мужчина, из тех, кого называют видными. Был он в черной рубахе, расстегнутой до пупа, в обтягивающих штанах, выпущенных поверх сапог-“казаков”, коротко стриженый и с неподвижной крупной физиономией.

— Т-т-т-т! — лупя меня ладонью по спине, затарахтел цыган. И тут же стал отмахиваться от этого пришельца.

Мужчина, ни на что не обращая внимания, внимательно прочитал вывеску редакции. И с отрешенным видом шагнул в дверь.

— Т-т-т! — возмущался Имант, тыча пальцем ему вслед. — Т-т-т!

Далее последовала такая пантомима. Цыган изобразил срывание галстука со своей толстой шеи и швыряние этого галстука в пространство. Потом обвел силуэт человека, якобы перед ним стоящего, потом принялся махать и плевать на этот силуэт, а потом и вовсе показал пальцем на собственную ширинку. Пророк определенно взбесился.

Леонтина смотрела на него, напряженно стараясь понять всю эту галиматью. И вдруг ее осенило.

— Имант говорит, что это был сам черт! — изумленно сказала она. — Черт, который хочет женщин, много женщин!

— Инкуб?!

Я кинулся следом за “чертом”.

А вместе со мной поспешил почему-то дохленький мужичок — секондхендовец.

Почему я вдруг поверил цыгану — объяснить не берусь. Тайна сия велика есть. И покрыта неизвестным мраком.

Нужно было срочно позвонить Ваське! Пусть приезжает с оперативниками, с магами, с бригадой из дурдома и ловит свое сокровище! В редакции же в каждом кабинете — по телефону, и рабочий день уже начался!

В коридоре первого этажа я не заметил никакого инкуба и не услышал шума, который он мог бы произвести. Там вообще не было ни души. Придерживая сундучную сумку, я побежал наверх. Мужичок даже и смотреть туда не стал, сразу понесся по лестнице. И прибежали мы вовремя. “Черт” открывал дверь редакторского кабинета.

Я не знаю, что он за те секунды, которые мне потребовались на пять прыжков, успел сказать Ксении. Но, судя по результату, что-то чересчур сексуальное. Дверь, которую он захлопнул за собой, открылась.

Мы увидели внутренность кабинета.

На оснащенном колесиками стуле сидел “черт”. И я почему-то сразу понял, что он не просто так сюда сел, но из-за самостоятельно подкосившихся конечностей.

Перед ним стояла Ксения, вид которой напомнил мне Прекрасную строку бессмертного Руставели:

“Как на выступе утеса разъяренная тигрица...” Она еще не успела прийти в себя после изгнания цыганского гадательного салона, а тут новое вторжение!

— Сумасшедший дом! — восклицала Ксения. — Думаете, я вас отсюда выставить не сумею?

Она развернула стул и толкнула его с такой неожиданной силой, что “черт” выехал в коридор, а мы с секондхендовским мужичком шарахнулись в разные стороны.

— Люсенька! — радостно произнес “черт”. — Это ты! Судя по роже, он вряд ли видел, где находится, и осознавал опасность. В воздухе повеяло безумием!

— Я милицию вызывать не буду! — звучный голос разъяренной Ксении пронизал липовый бордель вверх до крыши и вниз до канализации. — Я с тобой сама управлюсь! Пошел в задницу!

Она сунула руку в сумку — и то, что я увидел потом, впечаталось в память невообразимо прекрасным кадром.

Наверно, я всю жизнь буду вспоминать ее именно такую — беспредельно обольстительную в белом костюме и с пистолетом в руке.

— Ну? — грозно спросила она. — Это не контора, это бедлам! Мало мне ясновидцев! Наталья! Степашина! А вы кто такой? Как сюда попали?

За те месяцы, что я, будучи избавлен от нивы просвещения, зарабатывал на жизнь фотографическим ремеслом, довелось мне познакомиться с многими редакторами и завотделами. Но еще ни один не наводил на меня пистолета.

— Я Игорь Синицын.

Представившись, я похлопал по сундучной сумке, мол, если и представляю для вас интерес, то исключительно этим!

“Черт”, даже не пытаясь встать, молча смотрел на Ксению. Разрази меня гром небесный — с восхищением! И в глазах, таких же каменных, как вся крупная физиономия, засветилось некое понимание обстановки...

— Вот, нашел тебя... — произнес глуховатым бесцветным голосом “черт”. — В смысле...

Отродясь я не слыхивал живого инкуба. Но предполагал, что с дамами он красноречив. Васька со слов нашего бывшего декана Георгия Никаноровича Сарафанова объяснил мне, что лермонтовский Демон, чистейшей воды инкуб, и мне казалось, что “черт” должен преподнести Ксении что-то вроде: “И будешь ты царицей мира, подруга верная моя!”