Ольга Золотухина - Танцующая на углях

- И щего мне тома не щителошь? - логично заключил Сфинкс и... вдруг героически взлетел на уровень плеча таксиста и засверкал в темноте решительным взором: - Ну, кто там шамый штрашный, выходи, потлый труш!.. Нет, не потный, а потлый! Н-не перепивайте меня, я и шам шопьющь!..

- Не перепивать тебя, ты сам сопьёшься? - уточнил Роман, и я невольно улыбнулась, когда Сфинкс только глухо зарычал и опустился обратно, вот разве что улыбка получилась каким-то оскалом... - Так, и что мы теперь собираемся делать?.. А... где она?

- Я здесь! - прокричал откуда-то с той стороны озерца густой красивый голос. - Точнее, мы здесь, если вы не против, конечно... А если и против, то это уже не имеет значения, потому что...

И тут началось как раз то, чего я больше всего не хотела, когда была в оазисе впервые. В общем, я начинала пожинать плоды своей деятельности. В том смысле, что... оазис вокруг нас, точнее, пальмы, пусть и некоторые отдельные, но в большом количестве, ожили. И, естественно, стали приближаться ко мне. И самым страшным было то, что по мере их приближения казалось бы обыкновенные деревья местной флоры стали принимать человеческие очертания. Появлялись руки, ноги, лица, большинством изуродованные, какого-то зелёного оттенка, искажённые слепой ненавистью и... болью! Они становились всё больше похожими на людей, разве что огромного роста, не свойственного бывшим мужчинам и юношам их возраста. И у всех у них были претензии ко мне лично, они вполне собирались их мне прямо сейчас высказать в самой нелицеприятной форме, а над всем этим гордо возвышалась красавица-нубийка. Я даже не была уверена, что Нгуни - это её настоящее имя. Баньши в моей земле имеют обыкновение настоящие имена скрывать, потому что иначе их было бы слишком легко поработить, подчинить себе, а без свободы они не смогли бы творить все те гадости, для которых, собственно говоря, и жили...

- Слушай! - крикнул мне в самое ухо Роман, когда земля в очередной раз едва не ушла у него из-под ног: - У меня иногда создаётся впечатление, что в вашем Египте одни мутанты собрались!

Следующим движением разобидевшиеся на такое сравнение ближайшие к нам "пальмы" так наподдали ему, что он перелетел через головы тех, кто нас окружал, и был погребён где-то в песках возле кустов тростника и акаций.

Я осталась практически одна в этом сумасшедшем круговороте, и это ребят, кажется, даже порадовало. А в следующие мгновения ко мне потянулись сотни скрюченных цепких пальцев, и их лица показались в опасной близости от моих глаз. Мне вдруг стало так мерзко на них смотреть, что я готова была выть от безысходности, потому что действовать-то я действовала, вот только эта мерзавка, Нгуни или как там её, тянула из меня столько силы посредством требовавших немедленного восстановления справедливости деревьев, что, казалось, нубийка сама сейчас лопнет от переизбытка, а я... упаду...

Да нет, я, конечно, использовала все свои возможности на полную, как говорят в современном Роману времени, катушку: я посрезала своими дисками цвета кошачьего глаза половину реликтовых растений, я могла бы считать себя вполне приличным дровосеком, будет ещё одна профессия, если... вот эти всякие "если" меня всегда так сильно угнетали, что я просто терялась! Ну не могу же я проиграть какой-то баньши, пусть даже я не знаю, чем провинилась перед ней!.. И всё же факт остаётся фактом, и мне оставалось только с досады глухо рычать, когда перерезанные моими усилиями "стволы" снова срастались, как ни в чём не бывало! Злоба, раздражение застилали мне глаза настолько, что я уже, казалось, не видела дальше собственного носа, это я - великая египетская богиня разрушения! Это я - главнейшая для смертных в их последний час!..

А потом я всё-таки упала.

Нет, больно не было. Было обидно, очень обидно, даже злоба вылетела из меня, когда я налетела на густые кусты акации и погнула их своим телом, не в силах уже подняться. По рядам моих противников пробежал торжествующий рокот. Я уже ощущала на себе их жадные прикосновения, они восполняли тот пробел, который я им не дала восполнить когда-то очень, очень давно, так давно, что моя память уже не воспроизводила... Зато с лихвой воспроизводила чья-то другая память, я даже, кажется, знала, чья...

- Каково тебе теперь, великая богиня, быть распростёртой на земле своей же собственной силой? - тонко захохотала Нгуни, и парни нехотя раздвинулись, пропуская её ко мне. Я не пожелала удостоить её ответа, ей он, в принципе, был не нужен, так пускай выговорится!.. А я пока полежу. - Каково тебе чувствовать себя униженной какими-то смертными? Каково, а? Я хочу знать? - она приблизилась и склонилась ко мне. Её лицо оказалось к моему совсем близко, и я только немного прищурилась, не желая отвечать ей прямым взором: ещё чего не хватало!.. - Ответь мне, пожалуйста... Я давно хотела увидеть, как это произойдёт, как ты будешь ощущать себя... на их месте! Они ведь были в таком же положении, как и ты!

- Да что ты? Я, например, не собиралась использовать их в качестве подстилки... А ты как будто этого не знала? - мягко, даже с состраданием улыбнулась я: боги всегда должны сочувствовать. - А мне вот интересно, кто же из них обещал тебе хранить верность, да так правдоподобно, что ты стала баньши ради этой любви? Хочешь, ткни мне в него пальцем. Я всегда снисходительно относилась к приходящим в мой храм за поддержкой, тем более за любовной - уж я-то знаю, насколько бывает занята Хатор, что иногда до неё даже не докричишься, бывает ведь...

Нгуни медленно распрямилась, не спуская с меня тяжёлого взора, который стремительно наливался ярко-алым цветом... Тварь. Даже без уважения. Тварь... Она молча раздвинула губы в самодовольной улыбке сытой кошки и неожиданно распрямила плечи:

- Ты очень сильная. Тобой можно хорошо насытиться. Хоть какая-то от вас, богов, польза, - она притворно тяжко вздохнула: - Знаешь, вами даже приятнее питаться. Не перейти ли мне на эту пищу? Как ты к этому относишься? Неужели отрицательно? И ты даже не подумаешь о своём долге перед нами, простыми смертными? - она покачала головой с той же издевательской укоризной и снова нагнулась ко мне, с наслаждением прошептав: - Когда я тебя выпью, богиня, я вырежу на твоей груди его имя, - она распрямилась и картинно вскинула руки: - как думаешь, будет красиво?! - она запрокинула назад голову и захохотала, показывая прекрасные зубы, особо ослепительно белыми казавшиеся на фоне шоколадной кожи. Я бы даже взяла её жрицей в свой храм, пусть люди знают, что богиня красоты заботится о своём авторитете...

- Ну что ж! А теперь! - она протянула ко мне руку с раздвинутыми пальцами, и её тело мгновенно покрылось уродливой чешуёй, а красные глаза запылали яркими рубинами. - А теперь приступим!