Андрей Егоров - Вейгард

– О да!!! – возопил демон-поэт и принялся прыгать к потолку, размахивая увесистыми кулаками. – О да, о да, о да! Я велик. ВЕЛИК!!! Я – настоящий поэт.

Тут он замер и уставился на мою торчавшую в проходе физиономию – пораженный диковинным зрелищем, я совершенно забыл про осторожность. Демон оскалил пасть в кошмарной гримасе и ткнул в меня пальцем:

– Эй ты, а ну сюда шагами путь измерь, посмотрим что за зверь ты… а может, и не зверь?

Поскольку я испугался и не двигался с места, он проговорил:

– Сюда шагами путь, сказал, скорей измерь, посмотрим, одноглаз, что затаил ты на уме…

Одноглаз. Я скрипнул зубами от ярости и тут же нашелся:

– И ничего я не таю ни на уме, ни где-нибудь еще, я просто очень был стихами восхищен.

– Вот как? – обрадовался демон и улыбнулся во всю пасть. – Так ты и слагать их мастер, как я погляжу. А ну иди сюда, сюда иди, говорю… Да не бойся, не обижу!

Бежать было бесполезно, здоровенный и не в меру зубастый поэт конечно же быстро настиг бы меня, поэтому я нехотя вышел из прилегающего к пещере подземного коридора и остановился. Подходить ближе я опасался – неизвестно чего ждать от этого любителя поэзии. Судя по его стихам, вряд ли что-нибудь хорошее. Я содрогнулся, представив, как он осуществляет на практике первую строку своего недавнего творения. По всей видимости, у него богатый опыт в такого рода делах. Все поэты немного не в себе…

– Ты что, одноглазый, делаешь в охранительном чертоге? – поинтересовался демон и нахмурился.

– Не знаю, – честно ответил я, – свалился сюда. Так получилось.

– Понятно. – Поэт внимательно разглядывал меня. – И долго ты там торчал, слушал?

– Не очень, – уклончиво ответил я.

– Но ты ведь много всего услышал, не так ли?

– Ну да, порядком… порядком… – Я покивал. Демон необычайно разволновался, скрестил пальцы и принялся ими щелкать.

– Ну и что тебе понравилось особенно?! – выкрикнул он.

– Да вот этот момент про поджигание пись – очень зримо и образно, – изобразив крайнюю степень восхищения, ответил я, потому что по опыту общения с придворным поэтом Андерием Стишеплетом знал, как важна в разговоре с пиитами быстрая реакция и восхищенные интонации.

Если кто-нибудь имел неосторожность нелицеприятно отозваться о его поэтических строфах, Андерий немедленно отправлялся в алхимическую лабораторию – растирать в ступке травы, ягоды и смешивать порошки в буроватую кашицу, чтобы впоследствии отравить несчастного критикунчика. Разумеется, через пару дней он успокаивался, гнев его проходил, сменяясь обычным благожелательным настроем, и придворный поэт даже испытывал угрызения совести – все же Стишеплет был натурой творческой и незлобивой, но к тому моменту бедолаге-критику уже сколачивали буковый гроб…

– Почему же образно? – обиделся демон. – Это реализм. Все правда, от первого до последнего слова…

– Да, – ужаснулся я, – тогда тем более – момент очень удачен. – Я стал припоминать уроки риторики Альфонса Брекхуна. – Реалистическая цельность, верность основам стихосложения, так сказать, умение подмечать детали, редкостная по силе изобразительность, ну, в общем, потрясающе… просто потрясающе… добавить мне решительно нечего…

– Да. – Демон с самым мечтательным видом уставился в потолок. – Мне тоже показалось, что это – сильная находка. – Он вдруг хлопнул меня тяжелой лапой по плечу. – А я смотрю, ты отлично разбираешься в поэзии, точнее сказать – чувствуешь поэзию. – Тут он перешел на вкрадчивый, доверительный шепот. – Скажу тебе по секрету: здесь, в Нижних Пределах, нет никого, кто хотя бы немного интересовался стихами… Был тут один колдун, делал вид, что его интересуют заклинательные вирши, мерза-а-авец, но, когда я читал ему второй том бессмертной поэмы «Живые души», этот негодяй уснул. Только представь себе! Уснул!!! Тогда я понял, что поэма не удалась, ну и сжег ее… м-да… – Демон задумчиво поскреб тяжелый подбородок. – Ну и колдуна сжег, конечно, тоже… Разумеется, разбудил его сначала, попытал немного, а потом сжег. Вспыльчивый я немного…

– Я тоже, – откликнулся я, потирая ушибленное плечо, куда он опустил свою массивную лапу.

– А вот это ты зря, брат, – сказал демон и ткнул меня пальцем в солнечное сплетение, так что я зашелся в кашле, – эмоции надо контролировать, ведь они – часть нас самих, часть нашего «я», если разбазаривать их направо и налево, так ничего от нашего «я» и не останется. Когда-нибудь думал об этом?

Вопрос был несколько неожиданный, но я и здесь не растерялся. Спасибо Альфонсу Брекхуну – он научил меня чувствовать себя уверенно в любых ситуациях, связанных с общением.

– Разбазаривание собственного «я» – актуализированный и принципиально важный вопрос для каждого, кто привык считать себя интеллектуалом. Скажу вам конфиденциально: я ни о чем больше и думать не могу в последнее время, как только о собственном «я» и его разбазаривании. Но, признаться, это очень сложная и запутанная тема для того, чтобы говорить о ней столь общо. Мне не хотелось бы вступать в поверхностную и беспредметную полемику. Ведь полемический ракурс дискуссии есть не что иное, как внедрение деструктивного элемента в саму ткань архетипа проблемы разбазаривания собственного «я». Вы не находите?

Помнится, в такой манере я частенько общался со своими братьями, чтобы их разозлить. Моя манера изъясняться витиевато их всерьез раздражала и всегда становилась причиной наших ссор и даже драк. Почему-то они считали, что я издеваюсь над ними. Возможно, братья думали так потому, что уроки Альфонса Брекхуна для них оказались слишком сложными. Я был единственным, кто усвоил риторическую науку на высшем уровне и даже получил от Альфонса Брекхуна бумагу о присвоении мне звания магистра риторики.

Однако во всем важна мера. Я подумал, что в общении с демоном, возможно, переборщил с патетикой и сейчас любитель поэзии, обидевшись, меня слопает. По крайней мере, морда у него стала самая свирепая. Но оказалось, что испытывает он не ярость, а некоторую озадаченность.

Должно быть, смысл моих последних слов до него не совсем дошел. Я явно переоценил его интеллектуальный потенциал.

Он надолго замолчал, потом попросил меня повторить то, что я только что сказал. Я удовлетворил его просьбу, немного поменяв слова местами. Он снова застыл, глядя в потолок, и, кажется, что-то смекал, потом морда его просветлела – понял.

– Ты прав, ты прав! – Любитель поэзии опять хлопнул меня по плечу, и мне показалось, что моя единственная левая рука совсем отнялась, я решил, что в следующий раз непременно дам ему сдачи – и будь что будет… – Поверхностно об этом нельзя… – заметил он. – А давай-ка знаешь что, – тут он немного разволновался, его новое состояние выразилось в диком зубовном скрежете и почесывании левой ягодицы, – раз у нас с тобой такая счастливая встреча произошла, я тебе немного почитаю!