Юлиана Суренова - Тропа каравана

— Я понимаю, что им будет не просто преодолеть это расстояние пешком и готов довериться и послать дозорных с животными и грузом к тебе. Там ты и расплатишься.

— Спасибо! Да будут боги вечно благосклонны к твоему каравану! Я и мои караванщики — в вечном долгу перед тобой. И если вам понадобиться… что-нибудь, что угодно… Ты только скажи…

— Я запомню твои слова.

— И еще… В древности были времена, когда караваны, встретившись в пути, видя в этом знак богов, шли до ближайшего города вместе, защищая друг друга. Если ты захочешь, мы пойдем впереди, выбирая дорогу…

— Хорошо, — караванщик улыбнулся. Ему было понятно стремление чужака отблагодарить за добро, и он не видел причины, почему бы не позволить ему сделать то, что было в его силах.

Небо на горизонте только-только тронули своими багряными всполохами вестники приближавшегося солнца, когда дозорные, исполнив поручение, вернулись. Евсей, сам вызвавшийся съездить во главе небольшого отряда к соседям, сразу же направился к командной повозке. Следом двое мужчин принесли тяжелый сундук. Прохаживавшийся возле повозки Атен окликнул его:

— Что с золотом?

— Мы отнесли его казначею… Ты хочешь, чтобы с ним поступили как обычно?

— Да. Разделим поровну, и каждый спрячет свою долю у себя. Так меньше шансов потерять все… — произнося эти слова, он не спускал взгляда с сундука. — Что в нем?

— Свитки, — ответил Евсей. Его глаза горели. — Когда я увидел их у чужаков… Великие боги, Атен, я сразу же понял, что это настоящее сокровище! Они столь же древние, как наши священные карты, и… Тебе надо поскорее взглянуть на них…

— Позже, — он отпустил дозорных, помощнику же жестом велел забраться в повозку. — Сперва расскажи мне об их караване. Что ты видел?

— Люди так утомлены, что были даже не в силах радоваться спасению. Они экономили на всем… Атен, у них много больных, особенно среди детей… Нет, нет, не беспокойся: это не зараза. Я слишком ясно видел знаки холода и голода на их лицах, чтобы понять причину.

— Пошли к ним лекаря… Раз уж мы собираемся идти рядом, лучше поскорее избавиться от хворей.

Евсей одобрительно кивнул.

— Что еще? Сколько у них повозок, сколько людей? — продолжал расспрашивать Атен.

— Семей пятьдесят, может, больше… Действительно большой караван. И по всему с ними шло немало рабов…

— Последние мертвы?

— Скорее всего. Когда голодают жены и дети, не думаешь о том, чем кормить рабов… Видимо, когда они поняли, что всем не спастись, то бросили их.

— Пора поднимать караван, — Атен резко сменил тему разговора, давая понять брату, что все, довольно говорить и думать о чужаках, пора побеспокоиться о своих. — Нужно отправляться в путь. Теперь у нас не будет лишних продуктов, а, значит, и времени для остановок.

— До ближайшего города не так уж далеко. Мы осилим переход…

— Да, еще… Не будем пока собирать сход и тратить драгоценные часы на разговоры… Если кто-то станет расспрашивать о том, что произошло — скажи правду. Нам нечего скрывать от своих.

— Надеюсь, мы все делаем правильно, — однако, его вид — резкие, взволнованные движения, неряшливо выбивавшиеся из-под шапки волосы, мерцавшие глаза, выдавали сомнение.

— Что тебя тревожит? — Атен слишком устал, чтобы зажечься беспокойством брата. Его сознание заволокла липкая дымка полусна. И, все же, он спросил. Возможно, просто ради того, чтобы при помощи разговора отогнать дремоту, опять начавшую накатывать на него своими тяжелыми, сладкими волнами.

— Да нет, конечно, все верно, — помощнику не хотелось не то что говорить, думать об этом… И, все же, сказав первое слово, он уже не мог остановиться. — Мы — караванщики… Мы должны действовать по законам каравана… — он словно пытался убедить себя в этом, но почему-то не мог. — И, все же… Атен, может быть, нам стоило посоветоваться с Хранителем, прежде чем принимать решение?

— Что уж теперь, — караванщик поморщился. Он слишком привык пользоваться властью, дарованной хозяину законами пустыни, чтобы задумываться, принимая решение, вправе ли он это делать.

"Но с появлением мага, хотят люди того или нет, законы должны стать другими", — его глаза сощурились, зубы, сжимаясь, скрипнули, словно сдерживая болезненный стон.

— Поздно что либо менять… Надеюсь, Шамаш поймет… Конечно, он поймет… — Почему же он чувствовал себя так мерзко? — Ведь мы по-прежнему в караване, а не в городе, где все решения принимает Хранитель…

Однако сколько он себя ни успокаивал, мысли не давали ему покоя, внутренний голос постоянно твердил: "Откуда ты знаешь, правильно поступаешь или нет, ведь в караванах раньше никогда не было Хранителей"?

— Иди. Пора собираться в дорогу… — не глядя на брата, приказал он.

Когда солнце взошло, шатер уже был разобран, его покровы и каркас уложены в повозки, а караван выстроен в цепь, готовый двигаться дальше, меряя бесконечность пустыни днями пути.

А затем минул и первый, самый трудный час дороги. И лишь тогда, возвращаясь от дозорных к себе, намереваясь поспать хоть несколько часов, и увидев шедшего возле своей повозки мага, Атен вновь почувствовал, как холод пронзил сердце. Не в силах справиться с сомнениями, вдруг охватившими его, караванщик двинулся к наделенному даром.

Шамаш давно сменил одежду своего мира на стеганные брюки и шерстяной свитер, унты с прикрепленными к ним снегоступами и полушубок, который, впрочем, был постоянно расстегнут, ведь магу было незнакомо чувство холода. Ну и, конечно, как обычно, его голова оставалась непокрытой — за все время, проведенное в караване, он ни разу не надел шапку, толи следуя какому-то своему обряду, толи просто не видя в ней смысла.

Он шел медленно, сильно хромая, время от времени бросая взгляд вперед, туда, где, на отдалении, двигался чужой караван.

Атен остановился, дождался, когда маг поравняется с ним, пошел рядом…

— Нога все еще болит? — спустя какое-то время спросил он.

— Не так сильно, как раньше. Спасибо лекарю. Тогда, в первые дни, я и не надеялся, что смогу ходить.

"Лекарь не верил даже, что ты выживешь", — мелькнуло в голове у Атена, но произнести это вслух он был не в силах.

— На все воля богов, — он вздохнул. — Но хромота…

— Она останется навсегда, — голос колдуна был все так же спокоен, словно это не имело для него никакого значения. — Ничего. Я воспитывался с мыслью, что главное сохранить душу. Шрамы же не уродуют, лишь напоминают об испытаниях, через которые пришлось пройти. И, поверь мне, эти воспоминания не всегда мрачны и болезненны, — он перевел взгляд на хозяина каравана. — Тебе так и не удалось поспать?