Галина Ли - Своя дорога

 Я открыл одну из валявшихся тут же сумок и стал ее перетряхивать. Так, и что тут у нас?

 Мужчина, всхлипывая, заскулил:

 – Мы ошиблись! Не рассмотрели... Хотели немного деньжат заработать! Против вас, господин, злого умысла не держали!

 Нет, ну просто неисправимый лгун... Или правда такова, что боится ее сказать. Было у меня одно подозрение...

 – Агаи, – я переключил внимание на понуро сидящего в стороне волшебника, – может, теперь скажешь, что делал тогда в роще?

 Юноша неохотно, словно через силу, выдавил:

 – Я летал.

 Прекрасно... чтоб тебя... как того ишака упрямого! Знал бы, откуда перья растут, все бы повыдергивал!

 Спокойная речь далась с трудом:

 – Агаи, знаешь что, ты пока все-таки ногами ходи, ладно?

 Потом я повернулся к охотнику за долголетием:

 – Кто вам сказал, что среди нас есть сирин?

 Пленник перестал скулить и вытаращил выпученные глаза.

 Гаденыш... Все равно скажешь!

 Я потянулся к голенищу, достал нож и приказал оборотню:

 – Быстро разыщи уцелевших лошадей!

 Потом обернулся к владельцу драгоценного остова:

 – Агаи, бери малышку, ковыляй с ней вон под то дерево, где привязаны кони. И не давай Морре смотреть в нашу сторону!

 Спорить со мной не стали. Я дождался, пока сирин уйдет, и ласково глянул на живой труп:

 – Как думаешь, сколько из тебя получится ремней? Мне кажется, по одному за каждое лживое слово! Ну-ка, посчитаем... Десяток уже наверняка наберется.

 Я вспорол на главаре одежду, обнажил упитанный живот.

 Хорошо живет "охотничек".

 Нож сам нашел глубокую ямку пупка, острое лезвие слегка надрезало кожу, и на ней выступили мелкие бисеринки крови.

 Что, не сладко в шкуре жертвы?

 – Не надо...

 Это уже не походило на человеческий голос.

 – Я все скажу!

 И разбойник зачастил, не дожидаясь приказа.

 Наши с Агаи тревоги возникли не на пустом месте. Преследование началось от постоялого двора. После знаменательного побоища и эффектного сожжения на площади горы упокоенной нечисти в гостиницу повалили толпы любопытных и не только их. Нашлась пара колдунов, даже подозреваю, что не человеческих, которые смогли почуять, кто ворожил. Один из магов поделился своими догадками с этим добрым человеком, за деньги, естественно. Несколько дней охотники за костями сирин следовали за нами по пятам, не решаясь напасть – бойня на постоялом дворе оставила сильное впечатление. Но когда преследователи увидели взлетевшую огромную птицу и поняли, что не ошиблись... Алчность победила осторожность.

 Нам повезло, они не сразу разобрались, куда мы свернули, и разделились на две группы. Если бы у разбойников был еще один стрелок, наш шанс уцелеть сильно уменьшился бы.

 Да, дела... И что теперь, спрашивается, делать?

 – Сколько еще людей идет по нашему следу?

 Губы пленника дернулись, словно он не мог с ними справиться, и вместо четких слов вырвалось неясное блеяние:

 – Шес-есть.

 Шесть, значит. Да мы тут положили пятерых, не считая главаря. Большая компания, хотя, если судить по этим господам, не особо опасная. Разве что из засады нападут. Интересно, чем они промышляли, когда сирин не было под рукой? Впрочем – пустой вопрос. Содержимое мешка говорило само за себя. Женская накидка из дорогого кружева, пара золотых сережек, цепь из того же металла, фамильный перстень с печаткой, дешевые серебряные кольца, цветные бусы из лазури, отрез добротной домотканой холстины и новые сапоги.

 Грабим, значит...

 Я поднял голову, рассматривая то, что осталось от стрелков. Потрудилась Танита на славу: рваная плоть лохмотьями свисала вниз с дощатой площадки, сочась кровью и окрашивая листья в красный цвет.

 Не в первый раз устраивают засаду, раз "гнездо" не поленились свить. И куда только смотрит королевская стража? Неужели жалоб не поступало? Ну, будем считать, что мы за охрану. И с главарем поступим по строгим законам королевства Наорг, то есть, повесим. Нечего такой твари небо над головой коптить.

 Сказано – сделано. Это неблагородное занятие отняло у меня от силы четверть часа. Еще минут пять я любовался на дергающиеся конечности и постепенно синеющее лицо. Удручающая картина, но некоторое удовлетворение она мне принесла.

 Вскоре вернулась Танита, ведя на поводе двух уцелевших лошадей, причем опять явилась голышом.

 – Тебе что, жарко? – поинтересовался я у застывшей с недовольным видом девицы.

 Она скривилась:

 – Платье в клочья порвала, когда перекидывалась.

 Понятно: злость и ярость мозги отключили. Ну что ж, бывает.

 – Другое есть?

 Это было второе преображение в дороге. И в прошлый раз, насколько я понял из тихой ругани, оборотень тоже забыла раздеться.

 – Нет, – хмуро бросила рош-мах и полезла по мешкам, не забывая при этом огрызаться. – Почему меня не дождался? Тебе не кажется, что повешение – слишком легкая смерть для этой сволочи?

 Вот поэтому и не дождался. Видел я, какие лоскуты болтаются наверху, только черепа в сохранности и остались. Очень неэстетичное зрелище. В конце концов, я узнал от разбойника все, что хотел, за это и дал ему возможность умереть без лишних мучений.

 Танита влезла в чужие штаны, обтянувшие ее соблазнительную задницу, словно вторая кожа. Мне пришлось расстаться с запасной рубашкой и камзолом.

 Хорошо девчонка смотрелась в мужском барахле! Не хуже, чем в женском, а местами даже лучше. Эх, соединить бы эти штаны, да с ее корсетом от платья...

 Я даже причмокнул от той картины, которая предстала в воображении.

 Танита подозрительно прищурилась:

 – Чего языком цыкаешь?

 Хорошо, что Агаи ее настойкой пичкает... Тоже, что ли, попросить? Все-таки вторая неделя воздержания пошла, начинает сказываться. Ладно, когда идешь один, а в присутствии озабоченной штучки сам поневоле таким же становишься.

 – Поехали отсюда, – не стал я давать пояснения, вскочил на кобылу и направил ее к сирин.

 Из лошадей разбойников я забрал только одну, взамен погибшего жеребца, остальных распряг и пустил пастись – пусть хозяева отлавливают, время тратят. Насколько мне известны нравы лесной вольницы, жадность должна взять свое.

 Уже напоследок, оглянувшись, заметил спикировавшую на дерево черную птицу.

 Вот и первый падальщик! Скоро стемнеет, подтянутся ночные зверюшки, и к утру от трупов останутся только разобранные обмусоленные скелеты да пятна крови на траве. И поделом.

 А на паром мы все-таки успели. Эта старая посудина как раз собиралась отплыть. Копыта лошадей выбили звонкую дробь по деревянному настилу, я отсыпал низкорослому кряжистому старику монетки, которые он сначала тщательно пересчитал, и только потом кивнул помощникам: