Олег Северюхин - Беги, Василич, беги!

— Сам знаешь, — зловеще сказал Мыкола.

Из всех бывших братьев самыми лучшими являются те, кто не жил в составе СССР и кого не делали ранее не существовавшей нацией, ненавидящей русских.

— А если я с вами посчитаюсь? — раздался сзади скрипящий голос Гудымы. — Я вам сейчас проковыряю дополнительные дырки где надо. Вы чего-то подозрительно часто стали попадаться мне на глаза, — вкрадчиво заговорил чекист, поблескивая именным маузером, который явно был опознан обоими яицилимами.

— Да что вы, товарищ Гудыма, — стали оправдываться яицилимы, — мы тут случайно и товарища вашего тоже случайно встретили, не опознали сначала.

— А ну, брысь отсюда, чтобы глаза мои вас не видели, — сказал чекист и махнул маузером. — Крышуют всех, и национальную преступность, и этническую преступность. Какой-то аморальный интернационал.

Яицилимов как ветром сдуло. Вот и думай тут, кто же все-таки охраняет безопасность граждан? По-моему, вообще никто. Организованная преступность поддерживает какой-то баланс между ночной и дневной властями, стараясь держать на определенном уровне уровень напряженности в народе, чтобы он не восстал и не наподдавал и ночным, и дневным, и вообще всем тем, кто мешает людям жить. Тогда всем мало не покажется. Из среды народной вырастут новые наполеоны, тутанхамоны и суворовы с кутузовыми.

— Пошли, — сказал Гудыма и бесстрашно бросился в кусты. — Мы здесь будем в безопасности. Никто сюда не сунется.

Пройдя метров пятьдесят, мы вышли на берег озера и увидели мостки примерно в том месте, где я десантировался на берег.

— Придется тебе прыгать здесь, — сказал Гудыма, — разрушенное место осторожненько пройдешь по боковым жердям. По-другому нельзя. Если мы сдвинемся в сторону по берегу, то я попаду черт знает куда и в неизвестно какое время. Я уже это пробовал, а потом по сантиметрам проверял расстояния, чтобы попасть туда, откуда выходил.

— А ты что, не пойдешь со мной? — спросил я.

— А что там у вас делать, — ответил Гудыма, — я уже прижился здесь, здесь моя жизнь, а в твоей жизни меня вообще нет. Может, я даже до ворот с тобой не дойду, исчезну как фантом, а мне этого не хочется. Хочется еще пожить, почувствовать, что я существую и все мои органы фунциклируют как надо.

— Ладно, — сказал я, — а почему другие люди не видят это озеро? Оно же никуда не девается. Увидят его простые люди, выловят и сожрут в ухе всех страшил водяных, а потом и будут шастать туда и сюда, кто князю Владимиру по сопатке даст за крещение, кто за Мамаем станет гоняться, чтобы с ним сфотографироваться, монголо-татар вооружат современным оружием и пойдут завоевывать Европу до океана…

— Вот поэтому Бог и не дал рогов бодливой корове, — сказал Гудыма. — Я точно не знаю, но старик Олигерьев что-то говорил о том, что у каждого человека есть в организме частота колебаний и вот если эта частота совпадет с частотой двери, то человек может попасть туда, куда нормальный человек попасть не может. Мы живем в трех измерениях, а в четвертое измерение нам ходу нет, потому что четвертое измерение доступно только нашим душам, когда они покидают наши тела в момент смерти. И вес души как вес пули, девять грамм. Вот и получается, что мы с тобой постоянно ходим по грани, как по лезвию острой бритвы, и поэтому наша душа как бы уже не в нас, но все же пока еще находится в нас, но на краю и близко к границе нашей ауры. И таких людей очень мало.

— Но почему я сам не могу найти это озеро? — спросил я.

— Тут тренироваться надо, — сказал чекист, — потому что озеро это может возникнуть в любом месте, где ты находишься. И оно возникает только тогда, когда ты очень хочешь его найти, усиливая частоту своей души. Давай помогу тебе перепрыгнуть на мостки, а то мне идти нужно. Знаешь, как в нашей среде? Тебя два часа нет, а там за трон нешуточная борьба разгорается с поножовщиной и стрельбой. Нужно порядок наводить.

Мы нашли крепкую ветку, Гудыма помог ее натянуть в сторону берега, затем хлопнул меня по плечу, и я полетел в сторону мостков. Приземлился удачно, помахал рукой чекисту и пошел к дому.

Гудыма тоже не стал задерживаться и исчез в густых зарослях.

Глава 37

Через пять минут я уже был у дома и открывал замок спрятанным в срубе ключом.

Я не любитель диких сериалов о том, что милиция обладает самым совершенным оборудованием, чтобы выявлять преступников по их чиху на месте преступления, поэтому я и не стал делать соскобы из-под ногтей, чтобы, положив их в полиэтиленовый пакет потом когда-нибудь доказать свой факт пребывания при дворе Владимира Красное Солнышко.

Клара Никаноровна и жена встретили меня как обычно.

— Иди мой руки, обед уже готов, — сказала мне жена.

— У вас левая брючина чем-то запачкана, — сказала Клара Никаноровна.

По всему выходит, что отсутствовал я совсем непродолжительное время, а там прожил почти что целую жизнь.

Я обедал и ощущал, что та пища, которую я ел до этого, была совсем не такой по вкусу и по способу приготовления. Если взять те кулинарные изыски, которые были там, то они очень далеки от того, что нам предлагают по рецептуре как бы наших предков. То, что готовят при помощи электрических и газовых плит, микроволновых печей и блендеров и мультиварок даже близко не напоминает безыскусную кухню предков. Возможно, что в княжеских хоромах еда лучше, но я этого как-то не заметил. Если на серебряный поднос положить кусок малопрожареного мяса, то оно все равно не будет вкусным. Верхний слой подгорел, нижний не прожарен, это основа приготовления целых туш на вертелах. Ни о каких мясных термометрах наши предки понятия не имели и все определяли на глазок, а англичане по цвету крови в бифштексе.

Я с аппетитом пообедал и пошел отдохнуть в кабинет старика Олигерьева, который уже стал моим прибежищем и местом, где я мог предаваться размышлениям и работе над своей книгой.

Первым делом я спрятал полученный от Гудымы маузер с памятным знаком в ознаменование пятой годовщины образования ВЧК.

Традиционно, любой свободный гражданин России имел право иметь оружие, а дворяне были просто обязаны иметь его, потому что дворянский мундир предполагал ношение шпаги. Офицерам не возбранялось покупать себе оружие по вкусу. А вот рабам — крепостным крестьянам, как и рабам в Риме и Греции и в других просвещенных странах, оружие иметь не полагалось, они были лишены родины и не могли быть гражданами той страны, в которой они проживают.

В России рабов призывали в армию на двадцать пять лет, и они ценой своей жизни покупали себе волю.

После октябрьского переворота и гражданской войны большевицкие вожди стали бояться собственного народа и разоружили его, зато были вооружены мало-мальски значащие чиновники, органы безопасности и офицеры новой армии. Потом и этих всех разоружили, а человек стал иметь право при наличии разрешения органов внутренних дел покупать себе гладкоствольное оружие для охоты. Зато криминал не был ограничен ни в чем.