Александр Прозоров - Слово воина

– Кузнечная слобода, что ли? – поинтересовался Олег.

– Слобода за китайской стеной, – непонятно ответил купец. – А здесь токмо кузни.

Улица вышла к реке, и на противоположном берегу Середин увидел тот Новгород, что и ожидал: тянущиеся вдоль края берега стены из красного кирпича, поднимающиеся на уровень пятиэтажного дома и перемежающиеся с еще более высокими башнями; деревянные шатры над некоторыми из них, увенчанные сине-красными флюгерами. Именно в этот миг Олег впервые понял, в какие дикие времена он попал: стены изгибались вдоль берега. Изгибались! А ведь после изобретения артиллерии стены всех крепостей на Руси были спрямлены для удобства огневого боя. Первые пушки на Руси появились где-то в двенадцатом веке. Значит, сейчас года еще более древние…

– Эй, ведун! – окликнул его Любовод. – Никак, спишь стоя?

– Красавец город-то…

– А ты думал?! Чай, не в египетских землях живем!

Олег рассмеялся неожиданному сравнению и вслед за купцом повернул в просторные деревянные ворота. Тут его ждал очередной сюрприз: оказывается, ворота вели не в сам город, а в широкий коридор, тянущийся между облицованными камнем стенами метров сто. Видимо, это был «огненный мешок», куда попадали прорвавшие первый рубеж обороны враги: пока они будут добираться до вторых ворот, со стен на них можно скидывать камни, бревна, лить кипящую смолу или кипяток, стрелять из луков, метать копья или еще как-нибудь с толком использовать человеческую смекалку.

Новые ворота, завершающие коридор, были двойными и разделялись бревенчатым потолком, почти сплошь состоящим из бойниц. Только миновав нависающую над входом решетку, путники наконец увидели свет и с облегчением вдохнули свежий воздух, пропитанный запахами навоза, кислой капусты и дыма. А чем еще может пахнуть в городе, где по улицам ездят запряженные лошадьми телеги, а от каждого дома доносится коровье мычание и поросячье похрюкивание; где все дома топятся дровами, а холодильников не существует в принципе?

– Ты не обидишься, ведун, если я заплачу тебе дома? – поинтересовался купец. – Слугам велено для нас баню протопить, стол приготовить. Ты не откажешься, если я приглашу тебя погостевать у нас в доме, Олэг? Негоже хорошему человеку на постоялом дворе ютиться.

– Баня – это классно! – с чувством произнес Середин. – Согласен.

Дом у породнившихся с русалками купцов, фамилии которых ведун так и не узнал, был двухэтажным, каменным, с толщиной стен метра в полтора и узкими, расходящимися наружу, окнами, больше похожими на бойницы. Низ занимала лавка – чему Олег ничуть не удивился. Торговали здесь шубами, полотном, пенькой, веревками, нитками, иголками, коврами, войлоком и сукном. Верх отводился под жилье: расписные сводчатые потолки, по которым меж сочными травами бродили неведомые существа с пышными рыжими гривами; ковры на полу и стенах, изразцовые печи, слюдяные окна. Еще имелся двор: хлев, конюшня, пара больших амбаров и, само собой, – рубленая баня с внушительным котлом для воды и наполненной мелким гравием каменкой.

Молодые люди и обе невольницы разделись в предбаннике, нырнули в сухой жар парилки. Впрочем, Любовод тут же зачерпнул из стоящего на полу бочонка полный ковш янтарной, пахнущей хмелем браги, плеснул на каменку – и пар тут же стал влажным.

– Хорошо-то как… – Олег шустро забрался на самую верхнюю полку и с наслаждением вытянулся во весь рост.

Хозяин баньки еще пару раз плеснул брагой на камни, занял полку чуть пониже. Обнаженные невольницы остановились рядом с котлом, переминаясь с ноги на ногу.

– Вы чего? – удивился их поведению Любовод. – А-а, понятно… Ведун, ты чего-нибудь хочешь?

– Пива. Холодного, – пробормотал Олег. – «Степана Разина». В стеклянной запотевшей бутылке с желтой этикеткой.

– Понятно, – кивнул купец и повернулся к рабыням: – Мойтесь, бабы. Продадим вас завтра в хорошие руки. А то корабельщики после еще одного похода вас совсем изломают. Скажем, что девственницы… Да, давайте, мойтесь быстрее. А потом скажете дворне, чтобы вина нам с гостем принесли.

Что может быть чудеснее, чем после целой недели шатания по лесам, сна под открытым небом, купания в холодной воде, отсыревания в ночном тумане – забраться под самый потолок натопленной, как паровозный котел, баньки и истекать потом; а после смыть его горячей водой, восстановить потерю жидкости парой пивных кружек терпкой вишневой наливки, снова пропотеть, вычистить тело дубовым веником, облиться холодной водой, горячей, вновь холодной, опять отогреться в самом жару; и потом, окончательно осоловев от удовольствия, завернуться в простыни – одежду-то местные бабы стирать уволокли, – перебраться в залитую радужными отблесками горницу и развалиться за столом, уставленным совершенно неведомыми в двадцать первом веке блюдами: почками заячьими в сметане, потрохами лебяжьими, рябчиками солеными с перцем и шафраном, печеной лосиной в латках, заячьими пупками, зайчатиной печеной, бараниной в полотках, сельдью на пару, белорыбицей сушеной, спинками стерляжьими, белужиной сушеной, щучьими головами заливными с чесноком, запеченными окунями, векошниками из плотиц, ухой из пескарей, молоком с хреном, караваями ставлеными, караваями блинчатыми…

– Мыслю я, ведун, – в очередной раз глотнув из кружки, сообщил Любовод, – спустя пять дней отправиться далее в немецкие земли. Отец заместо железа воск, меха, шкуры и войлок погрузит, да и тронусь. В землях за северным морем товар отдам, куплю кружева, да серебра поболее, детей, девок тамошних, да прямым ходом, мимо Холмогор, Онеги, Белоозера, по Итиль-реке в Персию теплую спущусь, холода там пережду, да расторгуюсь не торопясь. А там и назад вернусь.

– Хорошая идея, – кивнул Олег. – А детей как – красть станешь, или туземцев грабить?

– Зачем? – пожал плечами купец. – Голытьба несчастная обитает в тамошних местах. Во дворах во многих лошадь на всех токмо одна, одежонка едина на все дни. Они, сказывают, как детей много нарастает, в лес их отводят и бросают там, потому как кормить нечем. А коли за них медь али серебро дашь – так отдают с радостью, хошь всех забирай. Про другое я сказываю, ведун. Иди со мной в дорогу? Варягов этих, жадных да трусливых, брать не хочу, иных соратников мне надобно на такой срок. Тебе – верю, ведун. Ты за мной кинулся, когда деда Боря отвернулся. Пошли вместе в поход! Хочешь, не стану серебра обещать, зараз в долю торговую возьму?

– Хороший ты мужик, Любовод… – Середин тоже отхлебнул изрядно вина. – Да только не просто так я по земле здешней хожу. Понимаешь, слово я ищу. Слово мудрое, слово тайное… Здесь оно где-то, окрест спрятано… Ты подумай, Любовод: ну, откуда этому слову в Европе оказаться? Коли даже здесь все еще пушек нет да истуканам поклоняются, то там, наверняка, и вовсе в шкурах ходят, человеческие жертвоприношения приносят, а людоедскую римскую цивилизацию почитают верхом совершенства.