Нил Гейман - История с кладбищем

Участников было около сотни. Все в неброских чёрных костюмах, но на этом их сходство заканчивалось. Тут были седые старики, брюнеты, блондины, рыжие и лысые; с лицами дружелюбными и враждебными, добрыми и хмурыми, честными и скрытными, грубыми и утончёнными. Большинство принадлежало к европеоидной расе, хотя встречались и чернокожие, и очень смуглые: африканцы, индийцы, китайцы, южноамериканцы, филиппинцы… Все обращались друг к другу и к официантам по-английски, но с самыми разнообразными акцентами. Они съехались сюда со всего мира.

Мужчины в чёрном сидели за столами и слушали стоящего на сцене весёлого толстяка. Толстяк — в серо-полосатом костюме-визитке, в каких ходят на свадьбу — рассказывал о совершённых Добрых Делах. Отправили на отдых детей из бедных семей! Приобрели автобус, чтобы возить на экскурсии неимущих!

Человек по имени Джек сидел за средним столом впереди. Рядом расположился элегантный мужчина с серебристой шевелюрой. Оба ждали кофе.

— Время поджимает, — произнёс седой, — а мы моложе не становимся.

Человек по имени Джек ответил:

— Я тут подумал… То, что случилось в Сан-Франциско четыре года назад…

— …прискорбно, но, как цветы, что раскрылись весной, траля, абсолютно не имеет отношения к делу. Ты напортачил, Джек. Ты должен был прикончить всех до единого. Включая ребёнка. Особенно ребёнка. «Почти» не считается.

Официант в белом смокинге налил кофе всем сидящим за средним столом невысокому мужчине с тонкими, как карандашом нарисованными, чёрными усиками, крупному блондину с внешностью киноактёра или манекенщика, круглоголовому негру, злобно набычившемуся на весь мир. Все старательно делали вид, что не слушают Джека, смотрели на сцену и даже иногда хлопали.

Седой всыпал в чашку несколько ложек сахара и быстро размешал.

— Десять лет… Время не ждёт. Ребёнок скоро вырастет. И что тогда?

— Есть ещё время, мистер Денди… — начал человек по имени Джек, но седой ткнул в него пухлым розовым пальцем.

— Время у тебя было! Теперь остался последний срок. Берись за ум! Хватит с тебя поблажек. Мы устали ждать. Все устали.

Человек по имени Джек отрывисто кивнул.

— У меня есть зацепки.

Седой шумно отхлебнул кофе.

— В самом деле?

— Да. Думаю, здесь всё-таки есть связь с Сан-Франциско.

— С секретарём говорил? — Мистер Денди кивнул на толстяка, который в этот самый момент рассказывал со сцены, какое оборудование закупила больница на их пожертвования. («Не один аппарат для диализа, не два, а целых три!») Слушатели вежливо аплодировали собственной щедрости.

Человек по имени Джек кивнул.

— Да, говорил.

— И?

— Ему всё равно. Его интересует только результат. Хочет, чтобы я завершил то, что начал.

— Мы все этого хотим, радость моя. — сказал седой. — Мальчик ещё жив. И время не на нашей стороне.

Соседи, которые делали вид, что не слушают, согласно захмыкали — и закивали.

— То-то и оно, — бесстрастно заключил мистер Денди. — Время поджимает.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ШКОЛЬНЫЕ ДНИ НИКТО ОУЭНСА

ил дождь, и мир растёкся на отражения в лужах. Никт спрятался от всех — живых и мёртвых — под аркой, которая отделяла Египетскую аллею и заросший пустырь от остального кладбища, и читал.

— Да пропади ты пропадом! — донёсся вопль с дорожки. — Пропади пропадом, лопни твои гляделки! Ну погоди, вот поймаю — а я тебя мигом поймаю! — и ты пожалеешь, что на свет родился!

Никт вздохнул, опустил книгу и высунулся из своего укрытия ровно настолько, чтобы увидеть топающего по скользкой дорожке Теккерея Порринджера (1720–1734, «сын вышеупомянутых»). Теккерей, для своих четырнадцати лет крупный и здоровый мальчик, умер, едва поступив в подмастерья к маляру. В качестве обряда посвящения ему вручили восемь медных пенни и велели не приходить без полугаллона полосатой краски для бело-красной вывески цирюльника. Пять часов Теккерей месил башмаками слякоть и подвергался насмешкам в каждой лавке, пока не сообразил, что над ним подшутили. От злости с ним случился апоплексический удар. Через неделю бедняга скончался, яростно тараща глаза на других учеников и на самого мастера Горробина (тот в бытность свою подмастерьем терпел куда большие издевательства и даже не понял, отчего малец так разволновался).

Умирая, Теккерей Порринджер сжимал в руках книгу про Робинзона Крузо — всё своё имущество, не считая одежды да серебряного шестипенсовика с обрубленными краями. По просьбе матери его похоронили с этой книгой.

После смерти нрав Теккерея Порринджера отнюдь не улучшился.

— Я знаю, ты где-то тут! Вылезай и получи, что тебе причитается, наглый воришка!

Никт закрыл книгу.

— Я не воришка, Теккерей. Я просто взял её почитать. Обещаю, что верну.

Теккерей заметил Никта за статуей Осириса.

— Я тебе не разрешал!

Никт вздохнул.

— Тут так мало книг! И вообще, я как раз добрался до интересного места. Он нашёл отпечаток ноги. Чужой. Значит, на острове есть кто-то ещё!

— Это моя книга, — упрямился Теккерей Порринджер. — Отдай!

Никт хотел было поспорить или хотя бы поторговаться, но заметил обиду на лице Теккерея и сжалился. Он спрыгнул с арки и протянул книгу владельцу.

— На!

Теккерей выхватил книгу и злобно на него уставился.

— Хочешь, почитаю тебе вслух? — предложил Никт. — Мне не трудно.

— Раз ты такой добрый, сунь свою тупую башку в кипящий котёл! — заявил Теккерей и двинул ему кулаком в ухо. Никту было больно, но по лицу Порринджера он понял, что тот ушиб руку не меньше.

Старший мальчик ушёл вниз по дорожке, Никт проводил его взглядом. Ухо болело так, что в глазах щипало. Никт побрёл домой по заросшей плющом дорожке. Один раз его угораздило поскользнуться, и он порвал джинсы и ссадил колено.

В ивовой рощице под кладбищенской стеной Никт едва не врезался в мисс Евфимию Хорсфолл и Тома Сэндса, которые уже много лет восставали из могилы вместе. Том жил во времена Столетней войны, и его надгробный камень давно превратился в обычный валун. Мисс Евфимию (1861–1883, «Усопла, да, но почивает с ангелами ныне») похоронили в викторианские времена, когда кладбище расширили и погребения поставили на поток. У мисс Евфимии была на Ивовой аллее целая гробница с чёрной дверью. Несмотря на разницу в датах жизни, парочка прекрасно ладила.

— Эгей, юный Никт, не лети! — сказал Том. — А то свалишься.

— Уже! — воскликнула мисс Евфимия. — Господи, Никт! Вот маменька тебя отчитает! Не так просто заштопать эти панталоны.

— Э-э… Извините…