Вероника Иванова - Осколки (Трилогия)

– Вы, парни, можете делать что хотите, я вам не нянька, но задираться с Мастером не советовал бы, – заметил Эрне, прислонившийся к дверному косяку той самой комнаты, дверь которой была распахнута и пропускала в коридор солнечный свет.

– Не веришь в наше мастерство? – с почти искренней обидой спросил младший.

– Я верю только в своих богов, – спокойно и веско возразил капитан. – Который из вас сильнее, мне знать неинтересно, но… Не думаю, что ректор Академии будет в восторге, узнав, что кто-то причинил вред его любимому племяннику.

На лицо младшего из «братцев» опустилась заметная тень сомнения, а Эрне продолжил:

– Как будете оправдываться, ваше дело, только вряд ли даже нижайшие извинения и мольбы о прощении помогут избежать кары. Если покровительство его высочества стоит того, не смею препятствовать.

Он отвесил насмешливый поклон, поворачиваясь к «братцам» спиной и собираясь вернуться в комнату, где, по всей видимости, отдыхал после дороги, но был остановлен ядовитым вопросом младшего:

– Выслуживаешься? Надеешься, за тебя замолвят словечко?

Произнесенные слова – даже не намек, а прямое приглашение, первый аккорд в песне клинков, потому что для честного служаки не может быть оскорбления страшнее. Я невольно задержал дыхание, ожидая самого худшего, но капитан оказался мудрее и расчетливее: не поднял перчатку вызова. Промолчал, распрямляя спину, как на параде, оставляя противнику возможность нанести лишь заведомо подлый удар.

Подлецами «братцы» были наверняка, но становиться дураками не собирались, потому вынуждены были отступить, ко всеобщему облегчению. Угроза стать досадной помехой на пути ректора оказалась весомым доводом: пусть племянник из любимого вполне способен превратиться в ненавистного, но кровь – не водица, и даже за паршивую овцу в семье можно получить «на орехи» столько, что не сможешь ни унести, ни вынести.

Лита осторожно раздвинула ресницы, удостоверяясь в отсутствии опасности, и открыла было рот для своего излюбленного вопроса: «Не надо ли чего?», но я успел поднять руку в жесте, призывающем к молчанию.

Эрне все так же стоял в дверном проеме, словно не слышал удаляющихся шагов «братцев». Человек предотвратил кровопролитие, получил пощечину, больно саднящую сердце… Благодарность – самое малое, чем я могу отплатить. Нужно только узнать, в каком виде предоставить оную для нужд капитана.

– Вот что, красавица, принеси-ка нам кувшин вина, да такой, на котором пыли побольше, и питейную посуду на двоих.

– Только пить будете или еще покушать сготовить? – деловито осведомилась девушка.

Я взглянул на натянутую струну капитанской спины:

– Покушать всегда успеется. Надо сначала аппетит нагулять.

– Как прикажете.

Лита, на всякий случай оглянувшись и проверив, не подкрались ли любители развлечений снова, посеменила к лестнице, а я спросил, обращаясь ко всему коридору разом:

– Пригласите в комнату? Если предпочитаете выпивать стоя и через порог, возражать не стану, дело ваше, хотя за столом будет и удобнее, и приятнее.

Эрне вздрогнул, избавляясь от напряжения, опустил подбородок. Принимать решение всегда нелегко, каким бы оно ни было, а торопить того, кому нужно время на размышление, и вовсе постыдно. Поэтому я терпеливо подождал, пока капитан нарушит молчание, и с удовлетворением отметил прозвучавшую в хрипловатом от волнения голосе смущенную благодарность:

– Вы совершенно правы. Присядем?

Лита верно истолковала мою просьбу, принеся из погреба старое выдержанное вино, и терпкий горьковатый аромат резво взвился над бокалами, добавляя в воздух комнаты сумасшедшинку иллюзорной простоты и вседозволенности. Капитан сделал короткий глоток, покатал капли горячительной жидкости на языке, отправил на встречу с желудком и уважительно цокнул языком:

– Хорошо уметь налаживать отношения со слугами.

– В сем искусстве нет ничего сложного: нужно просто немножко доброты.

– И в драку ввязываться нужно всегда по-доброму?

Небрежная ехидца сказанного не могла, да и не имела целью кого-то задеть – Эрне всего лишь удивлялся.

– К сожалению, немногие оценивают доброту, как она того заслуживает.

– Пожалуй. – Капитан поднес бокал к губам, но помедлил с новым глотком. – Особенно, если в основе действий лежит приказ, а не собственный рассудок.

– Вы очень вовремя вступили в нашу беседу.

Эрне перевел на меня недоверчивый взгляд:

– Благодарите?

– Именно.

Он осторожно хмыкнул.

– Вас что-то удивляет?

– По справедливости, говорить «спасибо» должны были бы те двое, а не вы.

– Но они ведь никогда не скажут ничего подобного? Значит, выполню работу за них.

Брови капитана приподнялись:

– Не слишком ли дорогой подарок?

– Нисколько. Мне ваше вмешательство помогло так же сильно, как и остальным. И все же, могу я просить удовлетворить мое любопытство?

– Разумеется.

– Почему вы решили предотвратить дуэль?

Эрне поставил бокал на стол, подумал, отодвинул серебряную посудину подальше от края: если упадет, разбиться не разобьется, но негоже проливать живительную влагу, верно?

– Скажу: было жаль олухов, нарывающихся не просто на взбучку, а на суровый урок, поверите?

Я отставил в сторону свое вино и откинулся на спинку кресла:

– Считаете меня способным справиться с псами его высочества?

Капитан укоризненно моргнул:

– То, что я знаю о Мастерах, не позволяет усомниться.

– И даже мой невеликий возраст в расчет не принимаете? Для обретения опыта нужны годы, которых у меня было в обрез, по сравнению с противниками.

– Но у них, в свою очередь, не было дядюшки, который точно знает, чему нужно учить и мимо чего можно спокойненько пройти мимо.

А Эрне умен, и весьма. Впрочем, если дослужился до капитанского чина, к тому же назначен в охрану его высочества, значит, не последний парень в Западном Шеме. Вот только стыдится собственного поступка, а сие нехорошо: нельзя позволять стыду занимать место гордости. Ну-ка, уничтожим коварного захватчика чужих территорий!

– Да, вам могло быть жаль… Хотя на деле должно было бы хотеться избавиться чужими руками от надоедливых и непослушных тварей. Но есть и другая причина, верно? Та, о которой упомянул младший из псов.

Капитан остался спокоен, даже пальцы руки, лежащей на подлокотнике кресла, не изменили своего положения, но именно бледным оцепенением и выдали крайнюю степень напряжения, потому что уточняющий вопрос прозвучал бесстрастно: