Всеволод Буйтуров - Слезы Невидимых. Золотой Разброс.

Дураки копают, Монастырские охраняют

— Черти бы забрали этих треклятых копателей! Что, Колян, твое начальство не может уследить за территорией, что ли? — яростно выдал Базука, угодив начищенным ботинком в свежеразрытую канавку, уже заполненную дождевой водой.

— Не поминай здесь, кого не следует. А братия каждую ночь дежурит. Ловят придурков немало. Да всех не словишь. Успевают наковырять земли. Слухи ползут о сокровищах. Даже золото Колчака сюда некоторые ухари приезжают разведывать.

— Иди ж ты!

— А один болезный таки золото Третьего Рейха копать явился. Хризостом его допросить велел, прежде чем ментам сдать, тот совсем больной на голову оказался. Говорит, в Сибири всегда настоящие арии проживали. Сейчас тоже имеются, только в секрете. Вот Борман сюда с партийной кассой и нарезал, а не в Южную Америку. В дурдом его в итоге отвезли. А он их беглый кадр оказался. И, юмор в том, что с большим почтением дурдомовцы его приняли, vip кадр, блин. У них там какой-то туз козырный сидит. Он этого чокнутого с лопатой опекает.

— Речной Дед базарил, золото и драгоценные камни сами к себе притягивают внимание. Они заботы требуют. Когда здесь капище было, почёт и уважение к металлу проявлялись. Священным его почитали.

— Дед про внимание всё знает. У него Водяные с Русалками старательскую артель организовали, драгу соорудили. Теперь пытаются добычу наладить. Золото им само по себе без надобности. Это оно их на бесчинства подвигает чтоб, опять же внимания добиться. Залежалось в глубинах. Ха! Истинно залежи.

— Этот Дед, утопнуть бы окаянному, нас в беспонтовое дело втравил. А сучку свою северную как подсунул, так вообще лишнее внимание нам обеспечил.

— Надо бы к Писателю наведаться, да квартирного хозяина его, Аманджолу, пригласить посидеть. Их семейка с баснословных времён на территории проживает. Думаю, много чего интересного расскажет, если правильно беседовать. И налить, само собой, надо.

— Ясно, на сухую много не наговоришь.

— Тут дело такое, Дедок на днях ко мне на хату приплывал, так приволок порошочек. Из желчи осетровой и русалочьей мочи соорудил. Говорит, если кто примет его с любой жидкостью, тормоза отказывают. Всё, что ни спросишь, расскажет.

***

Пацан сказал — пацан сделал. Водочки припасли, закусочки. В подвальчик к литератору явились. Аманджола куражиться не стал: с хорошими людьми чего бы и не посидеть.

Выпили. Закусили. Пора тему брать.

— Слышь, Аман, а правда ещё при Царе Горохе твоя родня здесь построилась?

— Мы всегда здесь были. Я Игумену сколько раз объяснить пытался: мы — Монастырские татары! Мы раньше монастыря это место облюбовали. Предки наши Белую Гору священной считали. Сюда нас Невидимые Родители поместили после сотворения много веков назад. А Хризостом говорит, негоже посторонним на территории монастыря проживать. Вопрос решает с аннулированием прописки.

— Вот гонит! Вроде выпили немного! И что же вы все века здесь делали?

— Слёзы своих Невидимых Родителей приумножали и охраняли.

— И где эти ваши Слёзы? (С чем их едят или пьют?).

— Слёзы — это золото высокой пробы.

— Твою!

— Сейчас Его здесь нет. Вернее совсем мало, только чтобы с главным запасом связь не терялась.

— Сколько же это мало?

— Тонны полторы, не больше.

— Твою! Твою! Растуды ж твою! Твою!

— Тебя, Лёха, никак заклинило!

— Заклинит тут. А где эти тонны тебе известно?

— Зачем бы нам здесь стоять столько столетий, если не знаем где?

— Покажи, как до Слёз добраться. По дружески: больно нам интересно.

Аманджола встрепенулся, мгновенно протрезвел.

— Засиделся я тут с вами, мужики. Дел полно.

— А Слёзы как?

— Кто-то плачет? — удивился Монастырский татарин. — Пойду. Забегайте, если что. В следующий раз с меня бутылка. С обратным приветом.

— Гость поднялся в свои верхние апартаменты. Писатель вопросительно глядел на дружков-собутыльников. Ждал разъяснений: его жилплощадь использовали явно для раскручивания гостя на откровенный разговор. Писательское чутьё подсказывало — тема интересная, повесть, а то и романчик вытанцовывается.

— Ты, Сочинитель, нас глазами не сверли. Дырок навертишь. Не совсем, вернее, совсем не наш секрет.

— А пользуетесь для своих сомнительных целей моей жилплощадью!

— Ну не твоей, аманджолиной. Ты у него только арендатор, так что мы вроде к нему в гости пришли.

— Какая наглость! Ко мне больше ни ногой в таком случае!

— Не кипишись! Шутим. Как мы без твоей территории к Аману подкатим?

— Тогда делитесь информацией. У меня кризис жанра. Достойной моего пера темы не нахожу.

— Так мы ‑ ни-ни. Скрывать от тебя, кореш, ничего и не собирались.

— Ну?

— Один знающий человечек, вообще-то и не человечек вовсе, наколку дал. Мол, имеется бабла немерено в виде золотых слитков. А дорожка к нему через территорию монастыря пролегает. Можно здорово подняться, если ту дорожку разведать.

— А татарин причём?

— Так он из породы тех, кто эти богатства веками копил! Дед говорит, эти татары-не-татары тут всегда жили для пригляда. Да никто на них внимания не обращал. Золото, что здесь зарыто, надёжно от своих Хранителей глаза отводило.

А когда свистопляска в стране пошла, да Союз разваливаться начал, Хранители и проявились, как добропорядочные граждане согласно прописке и регистрации. Такой беспредел пошел, что из тени никак ситуёвину не проконтролируешь. Слава Богу! Монастырь возродили, а то совсем бы все плохо было. Вон, даже и сейчас кладоискатели ,как мухи на мёд прут.

Писатель стал задумчив. Вдохновение подкрадывалось к нему нежно, сняв тапки, чтобы не топать и не ранить хрупкую душу литератора.

— А мы Амана чуть не спугнули. Выдержки не хватило. Нельзя было так в лоб. Ты, Базука, привык со своими уркаганами всё нахрапом решать! — укорил друга звонарь.

— Я-то, нахрапом?

— Ладно, не парься, все пучком Татарин же нас не выгнал, не наезжал. Даже проставиться обещал. Только базар свернул по-быстрому. А так, считай, нам шибко везёт. Нутром чую, близко уже до денежек!

«Как хороши, как свежи были розы…»

Оранжерея при психиатрической лечебнице города Чумска была законной гордостью главного врача Лхасарана Цэрэмпиловича. Здесь проходили сеансы трудотерапии и релаксации больных. Не всех, а только неподверженных припадкам буйства: буйным недолго и цветочки попортить.

Иван Семёнович Козловский буйным не был. Более того, имел несомненный талант цветовода. Натура тонкая, музыкант, так что чувство прекрасного помогало замечательно ухаживать за растениями. И заняться больше нечем было.