Игорь Федорцов - Камень, брошенный богом

— Досталась она мне случайно. Сына хозяйского, принявшего смерть под Лузаном, привезли в родительский дом совершить обряд прощания. Когда тело в молельню заносили, динар и выпал из шейного мешочка. Ни кто не заметил, я и подобрал. Думал вернуть, выслужиться, а когда слуг пороть стали без разбору, дознавать, не видывал, кто монету старую, повременил. А погодя, динар и рассмотрел.

Старик поднялся с места и договорил уже стоя.

— Мне приспичило, я и догадался, что за оберег таскал убиенный. Тебя приспичит, и ты разумеешь…

Он умолк на полуслове словно убоялся накликать беды на мою голову, выбрался из-за стола и направился к выходу. Не оглянулся, не попрощался ни словом, ни жестом, просто пропал за порогом харчевни. Я подвинул кружку к себе, машинально долил, но пить не стал. Толи с похмелья, толи от слов старика, толи от чего-то еще почувствовал я себя крайне неуютно, шкурой и инстинктами предугадывая опасность. Серьезную опасность, из которой малой кровью не выпутаешься.

Подаренную монету сунул в рукав, в потайной кармашек. Для успокоения потрогал за рукоять меч. Организм моментально выбросил в кровь порцию адреналина. "Охота к перемене мест" принимала свой обычный привкус… Привкус авантюризма.

В харчевню ввалилась шумная компания. Заправлял в ней тщедушный франт, напоминающий бройлера "а-ля Рашен", на тонюсеньких ножках, с тонюсенькими ручками, и головой набок на тонюсенькой шее. Тыл, как и следовало ожидать, ему прикрывал красномордый бугай, необъятной широты и мощи, еле тепленький от вина и наглющий, что налоговый инспектор в калачных рядах. Остальные, человек пять-шесть, разномастный сброд лизоблюдов и подсерал. Новоприбывшие шумели, толкались, цеплялись к посетителям и явно искали над кем поизмываться. Первым им попался немолодой крестьянин, полусонный от выпитого кюве[23].

— Мужлан! — франт брезгливо ткнул пьянчужку в грудь. — Куда прешь!!

Из сказанного перепивший служитель сохи и орала уловил только оскорбление. Потому грозно, как ему казалось, набычился.

— Ого! — пискнул франт и вновь ткнул мужичка в грудь. — Амантейский бык, да и только!

Крестьянин еще сильнее нагнул голову и засопел, в гневе раздувая ноздри. Звук получился тише паровоза, зато сопли полетели во все стороны.

— Фу! Фу! Фу! — рассмеялся франт отступая. — Ты не бык! Корова!

Крестьянин неудержимо ринулся на обидчика.

Франт по-детски взвизгнул и махнул перед физиономией кормильца нации кружевной утиркой.

— Торро! Торро!

Коррида закончилась быстро. Из-за спины франта высунулся телохранитель и бухнул атакующего кулачищем в лоб. Полное туше. Бедолага рухнул на пол. Из носа закапала кровавая юшка.

Компания под хохот и вой разразилась аплодисментами. Франт раскланялся как заправский тореро.

На память, не ко сну будь помянут, пришел незабвенный Федя Кровельщик. Тот тоже западал на плоские шуточки. Однажды за кило зеленых, он откупил в поликлинике кабинет гинекологии и целый день под видом столичного профессора вел прием ничего неподозревающих гражданок. Напялив на лоб позаимствованное у отоларинголога зеркальце, и помахивая стетоскопом, Федя с умным выражением на запитой морде осматривал занемогших энным местом дам. После чего, без зазрения совести, вписывал в карточку диагноз и рекомендуемое лечение, на тарабарщине из английских букв.,Pizdohen swartz. Fuck 3–5 hour in day. Analus, oralus, vlagalus." И размашисто подписывался. Член наук, профессор Елдинский-Трахов.

К чему я вспомнил Федину выходку. Да так, не очень чтобы и к чему. От простого желания набить морду предводителю веселого дворянства.

К сожалению, о моем сокровенном желании ни тощенький франт, ни его дружки не подозревали, и следующим объектом веселья стала знакомая мне пенсионерка клюшечного ремесла. Мадам привлекла внимание публики тем, что позволила перепившемуся школяру шарить у себя за пазухой. Патриарха блядства выволокли из угла и поставили на стол.

— Как тебя зовут? — спросил тощий закоперщик развлечений, одаряя матрону улыбкой. Повешенный Буратино улыбался бы милее, чем этот недоеденный хлыщ.

— Карья, досточтимый сеньор. Бедная Карья из квартала прачек, — представилась "прекрасная леди"

— Давай, Карья сыграем в одну занятную игру, — предложил ей франт, по возрасту годившейся ей в праправнуки.

— Я не понимаю вас сеньор Пачеко, — кокетливо ломалась старая гулена, назвав хлыща по имени. — Вы хотите посмеяться над бедной сеньоритой.

— Ничуть, Карья, я серьезен как никогда, — успокоил тот ее.

— Могли бы найти для игр помоложе да порезвей, — набивала себе цену избранница Пачеко.

— На что мне молодые? От них один визг и никакого толку, — убеждал ее франт. — А сыграем мы в "Жадную и глупого".

— Не знаю я такой игры, — в последний раз "застеснялась" грандшлюхенция.

— Это просто, — Пачеко снял плащ, чтоб не мешал, и отдал одному из прихлебаев. — Слушай внимательно. Я буду называть цену за твои одежки и ложить деньги вот сюда, на край стола. Ты если не согласна с ценой — топай ногой, а согласна — снимай проданное. Если пожадничаешь и захочешь взять с меня лишку, я забираю деньги и ухожу. Понятно?

— Да, сеньор Пачеко.

Торг пошел у них замечательно быстро. Пачеко не скупился, Карья не занималась чрезмерным вымогательством. Очень скоро она оказалась в одном нижнем белье. Наступила кульминация торга. Пачеко не рядясь, предложил сразу золотой за сорочку, последнее вещь, одетую на Карью. Сеньора топнула ногой, поднимая цену. Как я понял, она не боялась опростоволоситься. Пачеко ошибался, думая найти в ней жертву. За свою жизнь она повидал и не таких шутничков. Зря ли на ней морщин, что складок на сухофрукте.

Франт добавил монетку. Карья вновь топнула ногой. Еще монетка.

Карья со спокойным видом сняла сорочку, и осталось нагишом. Ну и видуха!!! Баба Яга в бане. Рекомендую как рвотное. Вывернет до прямой кишки.

На этом стоило бы, и заканчивать, но Пачеко продолжил. Тряхнув оставшимся в кошеле золотом, он оглядел притихшую в немом ужасе харчевню.

— Отдам тому, — Пачеко поднял кошель над головой, — кто сумеет сорвать его с прекрасной Карьи.

Несколько слов подручным и те продели вязку кошеля в ремень, а сам атрибут одежды застегнули на поясе старухе. Зрелище хуже некуда. Кошель, свисая ниже клока лобкового мха, напоминал мошонку столетнего ишака изнахраченного работой.

— Кто попытает счастья? — воззвал Пачеко к добровольцам. Улыбочка на его морде стала еще гаже, чем прежде. Такие физиономии надо вышивать на циновках, лежащих перед входом. Стопроцентно всякий не поленится вытереть ноги. — Один ловкий укус за вязку и двадцать шесть золотых в вашем кармане.