Этсетера - Хроники инквизиции

Вампиры не переносят солнечный свет, который жжет их кожу как раскаленное железо или кислота, через несколько часов пребывания на ярком солнце они получают необратимые повреждения. Святая вода и домашние животные вопреки расхожим домыслам на них не реагируют. Вампиры обладают необычайной силой и быстротой, могут существовать многие столетия, хотя во времена расцвета Инквизиции количество древних (так называемых Высших) вампиров значительно сократилось. Сейчас с терр мискар, признанных отдельной малочисленной расой заключено перемирие и договор о сотрудничестве. Они имеют своеобразное политическое устройство, состоящие из семи кланов и совета Старейших.

Принуждение к становлению вампиром уголовно наказуемо как убийство.

Из непроверенных слухов:

Умеют оборачиваться летучими мышами, волками. Не переносят чеснока, осины, боярышника…».

 «…Был в моей Академии Магии один вампир – профессор Гектор, чуть лысоватый и фанатичный преподаватель астрономии, на котором любая мантия смотрелась как вечерний костюм. В него были влюблены абсолютно все девушки и даже несколько парней. Упырей я тогда откровенно побаивался. Сдавая ему зачет по знанию звезд, чуть не свалился с крыши академии, когда он до меня случайно дотронулся. Так вот, за те несчастные два года, что я учился астрономии и даже после того, как нас связал тот скорбный случай (профессор стал от меня шарахаться хуже, чем я от него), я не узнал о нем ровным счетом ничего. Кроме того, что он фанатеет от гороскопов. Он преподавал в Академии несколько десятилетий, но где живет, жрет ли запоздавших адептов, боится чеснока или порабощает не сдавших сессию, не знал никто. Даже декан. Вампиры всегда держались так, что оставались закрытой темой, почти не применяя к этому усилий. Скрытность всегда была их лучшей защитой. И оружием…»

В тихом омуте

Об этой деревне я впервые услышала в шумной болтовне переполненной таверны. Всюду сновали служанки, толкались местные и приезжие, зашедшие перекусить и просто посплетничать за кружкой пива. Внутри стоял душный дым жареной свинины с грибами и луком, паршивого вина и прогорклого лежалого табака, который хозяин от щедрот своих выдавал постоянным посетителям вместо того, чтобы выкинуть. Очередная ночь, которую мне пришлось провести в седле, уютно, но настойчиво тянула вниз веки. Я медленно сползала по стулу, намереваясь подремать, когда услышала этот разговор. Его вообще трудно было не услышать даже глухому.

– …а еще говорят в той деревне трое утопли, но жители никому не признаются. И вообще прячут…

Двое малость нетрезвых (бутылки на три прокисшего сливового вина) торговцев громко обсуждали расшалившуюся нечисть, высокие налоги вконец обнаглевшего короля, а заодно перемывали кости знакомым. Деревенька Чистые Омуты скользнула в их болтовне легким осенним листом, но вместо того, чтобы забыться, резко и настораживающе царапнула слух. Когда они говорили о ней, то понижали свои голоса, заставлявшие звенеть тарелки и кружки, до еле слышного, почти зловещего шепота. Многим сразу хотелось поежиться и сделать отгоняющий зло знак. Слишком странно это выглядело, как шумные крикливые торговцы воровато и пугливо оглядываются по сторонам, прежде чем продолжить говорить.

Я прислушалась, а потом не выдержав, порасспрашивала еще и хозяина таверны. Старый Раск любил поболтать, а когда его слушали, вдвойне. Мои подозрения вполне оправдались. Нечисто и мутно было в этой деревне, и не раз и не два проходили шепотки, что сам староста якшается с нечистью, местных жителей приносят в жертву упырям для откорма, да задабривания, а невинных путников просто прикапывают у дороги. Судя по тому, что говорили, назакапывали там уже столько, что телеге негде проехать. Россказням я не особо верила, но мне и так надо было в ту сторону, вот и решила проверить. Делать все равно было нечего. Нечисть из-за жары по трактам не шастала, даже свежая еда успевала протухнуть глазом не успеешь моргнуть, не то что зомби.

– И все же поосторожней бы ты. Не знаю, чево ты там позабыла, но от ихних из Омута добра не жди. Прикопают под кустиком каким. – старый сплетник отлично разбирался в таких вещах, и я снова подумала о том, что вряд ли когда-нибудь узнаю настоящее происхождение шрама у него на подбородке. – Как пить дать и вещички, да и лошадь отберут.

– Тогда я им сочувствую, – буркнула я. Кроме серебряных кинжалов, ценных вещей у меня не водилось, если не считать много раз перелатанные носки, которые я таскаю с собой, как святой оберег, побаиваясь надевать, чтоб не развалились. Да и сами кинжалы иззубренные, старые, много за них не выручишь, любой вор, глядя на меня, расплачется, да еще милостыню подаст. Святой орден щедростью никогда не отличался.

Обычно мы, инквизиторы, выкручиваемся сами, продавая старые проржавленные мечи, добытые из гнезд вурдалаков, где их забыли не такие удачливые Изгонители. Если, тыча в лицо удостоверением инквизитора, выдать их за какую-нибудь знаменитую реликвию вроде оброненного меча знаменитого Ионна Камнедержца, да прибавить, что вурдалачья слюна железо закаляет, теперь вовек не сломаешь, можно было неплохо заработать.

Моя же лошадь… гном, которого я от нее избавила за два злотых, не разобравшись (моего прежнего коня как раз перед этим хм… принял за свой ужин какой-то оборотень, а мне нужно было спешить), называл ее Звездочкой за белесое пятно посередине серой, нагловатой морды. Я же все чаще кликала ее по-тролльи или Серой Гадюкой за паршивый норов. Уж сколько раз надеялась от нее избавиться, что ее сворует какой-нибудь конокрад или сожрет нечисть, но чертова лошадь, где б я ее ни оставляла, даже посередь ночного леса или без присмотра на улицах Арраны, неизменно оставалась на том же месте, целой, здоровой и такой же ленивой. Продать ее кому-то другому не удавалось, она распускала копыта и зубы, отгоняя всех позарившихся. Любому ее следующему хозяину я не завидовала.

Из ценных вещей (кроме моей бесценной жизни) терять мне давно было нечего.

К селению я подъехала под вечер, ветер дул мне в спину и гнал черные грозовые облака. Вдалеке уже сверкали молнии, но грома не было, как и дождя. И вряд ли будет. Сухие грозы продолжались четвертый день, а воздух оставался таким же горячим и густым, что казалось застрянет ложка. Поговаривали даже о проклятии старой злобной ведьмы, но ни одна из ведьм не признавалась. Точнее, что она старая и злобная.

Я въехала через полуприкрытые ворота и спешилась. Деревенька показалась мне самой обычной, сонные домишки, расположенные в несколько рядов, низенькие покатые крыши, густые, припыленные заросли плюща, обвивающие плетеные заборы. Меня проводили ленивыми взглядами и снова вернулись к своим делам. С топориком сзади никто красться не торопился. Я даже расстроилась.